— Они в Крейтоне, — ответил он.
— Крейтон? — переспросил Руфус с видом невинного любопытства. Ай да Горди, ай, молодец. — Я о таком никогда не слышал. Это далеко отсюда?
— Не твое дело, — хмуро отрезал Синклер. Руфус изобразил недоумение.
— А как насчет того, чтобы быть здесь, когда я нужен вам? Это мое дело?
— А у тебя что, появились другие планы? — насторожился Синклер. — Я тебе плачу, чтобы ты оставался здесь, где ты можешь понадобиться в любую минуту.
— Все так, но я люблю поохотиться, чтобы скоротать время, — возразил Руфус, — да и кухня ваша не прогадает от моих стараний.
С этим, он знал, Синклер при всем желании поспорить не мог. Только на прошлой неделе он добыл двух оленей и каждого убил всего одной стрелой.
— Будь здесь через три дня, считая с сегодняшнего, на рассвете, — распорядился Синклер.
— Хорошо, — согласился Руфус, втайне досадуя, что больше ничего не удается вызнать. — А что я буду иметь с этого набега?
— Все, что захватишь, твое.
— А женщины?
Синклер пожал плечами, давая «добро» на насилие и грабеж.
Руфус стиснул зубы, сдерживая ярость. Бог свидетель, уж он-то повидал на своем веку достаточно скотства и, случалось, сам вел себя по-скотски, пока не встретился с Патриком, который заколол бы, как свинью, любого — пусть даже своего — за насилие над женщиной. Видимо, с течением лет он перенял взгляды Патрика.
— Кому мы можем верить? — спрашивал меж тем Синклер у Горди.
Горди задумался.
— У меня есть человек десять. Да еще у тебя человек двадцать. И, конечно, Фостер.
Руфус не мог не отметить, что его Горди не назвал; будучи главным помощником Эдварда, он почему-то невзлюбил Руфуса, едва тот появился у ворот Синклера. И то, что его позвали на эту встречу, Горди никакого удовольствия не доставило. Руфусу и самому ничуть не льстило, что Синклер явно к нему благоволил: подобная милость была ему поперек горла. Но, увы, для дела это необходимо.
Синклер удовлетворенно кивнул.
— Выступите через три дня с утра. Милях в пятнадцати к северо-западу от деревни Килкрейг есть хутор. Возьмете его и оставите в живых пару свидетелей.
Руфус закивал, как и другие, и пошел к двери.
Но Синклер знаком велел ему остаться. Горди насупился, по непроницаемому лицу Фостера ни о чем догадаться не удавалось, но оба вышли, не говоря ни слова.
Необузданный нрав Синклера был им слишком хорошо известен.
Эдвард налил в две кружки вина, протянул одну Руфусу и развалился в кресле, с любопытством разглядывая его.
— Горди тебя не жалует.
— Я заметил, — пожал плечами Руфус.
— Он спрашивал, где тебя носило.