Теперь же все изменилось. Он готов отказаться от всех других женщин. Громов обязан либо заполучить Камиллу навсегда, или потерять – тоже навсегда. Он просто не сможет спокойно отнестись к ее возможным любовникам. А это значит, что ему придется ее избегать. Он не согласен на вторые роли.
Приручить Камиллу Снигиреву – задача не из легких. Так хотелось быть с ней нежным, терпеливым, медленно и тщательно исследовать каждую клеточку ее обалденно красивого тела, столько раз снившегося ему по ночам. Но она не хотела от него нежности. Поэтому он решил дать ей то, что она требовала в данную минуту – страсть, всепоглощающую и неистовую.
Он отпустил дивное лицо и вдавил пальцы в упругие бедра. Она ответила ему приглушенным вздохом, и Гоша понял, что движется в нужном направлении. Левая рука ласкала упругую плоть, а правая сжала напряженный пик. В ответ Ками потерлась о Гошу животом, и он тоже не удержался от стона. Тогда девушка ловко стянула с него шорты и завладела накаленной плотью. Громов понял, что долго не выдержит подобных экспериментов. Подхватил женщину на руки и, путаясь в оставшейся одежде, бегом бросился к кровати. С нескрываемым удовольствием и видимым нетерпением она ждала, пока Гоша высвободит ноги из штанин, а затем потянула его на себя.
Это оказалось непередаваемо чудесно – лежать на желанной женщине, беспрепятственно касаться ее кожи, а не глянцевых листков журналов, ощущать слегка солоноватый вкус ее кожи и восхитительный запах. Громов благоговейно поцеловал темные волосы у развилки ног через кусочек красного кружева, поддел большими пальцами тоненькие веревочки, соединявшие два ажурных треугольника, и стащил их с бесконечно длинных ног.
Громов склонился к заветному местечку, но у Камиллы были свои планы.
– Потом! Ты сделаешь это позже! Хочу тебя. Всего.
Поздним вечером море золотилось, отражая лучи спрятавшегося за горизонт, уставшего за день солнца. Казалось, на горизонте оно постепенно превращается в розовато-оранжевые, фантастические облака. Но скоро и они уступят место темной, загадочной синеве южного неба, уже завладевшего восточной частью небосвода. Волны лениво набегали на остывающий песок почти опустевшего пляжа, а затем запасливо уносили его с собой – в неизведанные глубины, такие же таинственные, как выражение на лице Рафаэля.
Этот мужчина и днем выглядел красивым, а вечером становился по-настоящему великолепным. С тех пор как они, взявшись за руки, спустились на пляж по вымощенным ракушечником ступеням, Рафаэль вел себя очень галантно и не делал ни малейшей попытки к ней приставать. Это успокаивало, но и слегка задевало.