Он повернул на запад, пошел неуверенно к Авеню С. По дороге он внимательно оглядывался, ища успокоения в знакомых картинах. Лавки стали закрываться, даже кондитерские, которые были открыты всегда, закрылись. В булочной не видно было хлеба. Вместо пончиков в окне лежал белый передник, помятый и ненужный. В мясной лавке скребли большие пни для рубки мяса. Парикмахер в белом халате брился, склонясь к зеркалу. Слесарь, стоя в дверях мастерской, оттирал свои черные руки керосином. Проплывали лица, погруженные в улыбчивую сосредоточенность. И женщины выкрикивали, и торговцы ревели, и старые евреи с бородами бормотали, и отовсюду — из окон, с тротуаров, сверху и снизу неслось приветствие:
— А гутен йонтев![20]
Освобождение было в воздухе — Пасха — освобождение из Египта и от зимы, — от оков и от смерти!
...Еще мокрый! Гии! Буду еще ходить...
Он пересек Авеню С и продолжал двигаться на запад. Всюду дети, уже одетые в свои нарядные одежды, выходили из дверей.
Давид дошел до парка на Авеню Б и сидел там на скамейке, пока его одежда не высохла. Потом он пошел домой. Смех покинул его, и слезы ушли со смехом. Осталась глубокая, спокойная умиротворенность, немая вера. Солнечный свет мягким касанием согревал его щеки. Пела птица.
Неохотно приблизился он к своему подъезду, поднялся на чугунное крыльцо, нехотя вошел в коридор, вздохнул.
...Ги-и! Раньше здесь было темнее. Чудно. Смотри! Смотри! Свет! В углу, где детские коляски. Нет. А кажется, что есть. И на лестнице тоже. Но и там нет. Значит, в моей голове. Могу с собой носить. Чудно! Теперь здесь не так темно. Я даже не боюсь. Помнишь, каким я был? Давно. Боялся. Несся наверх, как сумасшедший. Смешной я был. А теперь я большой. Могу идти один. Могу идти медленно, медленно, как захочу. Могу даже стоять здесь и не бояться. Даже около окон, даже если никого нет в туалете, даже если никого нет во всем доме. Мне все равно. Потому что я теперь большой. Штаны уже сухие. Можно идти. Она даст мне новое белье, как уже всем детям дали. Потому что Пасха...
...Чудно. Везде вижу свет. Даже в углу, где темно. Он у меня в голове, и я теперь никогда не буду бояться. Никогда. Никогда. Никогда...
...Четвертый этаж. Все кончилось! Ги-и, я счастливый!
Он вздохнул.