Был один из дней, когда солнце замирает в небе с опущенными крыльями, — день зноя и света. Свет был таким насыщенным, что крепкие кирпичные стены едва могли сдержать его. Когда набегало облако, на секунду закрывая солнце, стены темнели, как бы отдыхая и набираясь сил для встречи с новым потоком огня.
Был конец июля.
Давид возвращался домой из бесплатной бани на Шестой улице. Он уже опять согрелся и вспотел. Ему хотелось обратно под прохладный душ. Едва человек выходил оттуда на знойную улицу, ощущение прохлады пропадало. Только волосы оставались влажными. И это было хуже всего. Человек при входе в баню щупал волосы и выгонял из очереди тех, кто уже мылся.
Время от времени Давид дышал через рот, потому что раскаленный воздух обегал ноздри. Хотя он даже не дошел еще до Авеню С, улица была такой безлюдной, а солнце таким ярким, что он уже видел блестящие медные перила своего дома; Он взглянул на часы в аптеке на углу, они показывали четверть десятого. Повозки отца не было видно. Хорошо! Он уехал. Несмотря на общую умиротворенность тех дней, Давиду все же было легче, если отец отсутствовал. Хорошо! Можно сейчас не думать о нем. Можно подняться домой и съесть второй завтрак. Потом он будет сам себе хозяин до самого вечера. Он пошел быстрее.
Но что они там делают?
У противоположного тротуара на Авеню Д кружком сидели на корточках четверо или пятеро мальчишек. Их резкие голоса будоражили покой улицы. Двух из них он узнал — они жили где-то на Девятой улице. И еще там был Ицци, который ходил в тот же хедер, что и он. Над чем это они так сосредоточенно сгрудились? Приближаясь к своему дому, он увидел, как из центра их кружка поднялась тонкая спираль дыма, встреченная криками возбуждения. Он поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть поверх их голов. Черный ящик? Красный? Нет. Это заслуживало более пристального рассмотрения. Давид пересек Авеню и приблизился.
— Я ж говорил! — кричал один из них. — Смотри, как горит! Теперь клади! Дай сюда.
Заглянув меж голов, Давид увидел ржавую игрушечную печку и выползающие из нее бледные, желтые язычки пламени. Из трещин выползал дым. Дверца печки была открыта. Между ногами мальчика, разжигающего печку, лежал коричневый бумажный пакет, довольно большой, но свернутый в тугой свиток. Лица мальчишек разрумянились. Они болтали и терли покрасневшие от дыма глаза. Один с силой дул на пламя.
— Что вы делаете? — Давид потянул Ицци за рубашку.
— Мы сейчас будем есть!
— Что? Что есть?
— Кукурузу! Видишь? — Он показал на пакет. — Стоит никель. Это для цыплят. Из машины выпал.