Теперь напряжение спало, и развязались языки.
— Видишь! Говорил тебе, что с этой железкой не выйдет! Надо было взять что-нибудь другое. Я б ее достал, если бы ты не шумел.
— Тебе вовек не достать, — объявил Ицци, — я могу Достать.
— Яйца ты достанешь!
— И я тебе не скажу, как, — добавил Ицци с ненавистью.
— Яйца ты достанешь, — повторил Куши.
— Да?
— Да!
Они замолчали, и Куши опять опустил грузило. Но оно снова поднялось без монеты. Он попробовал еще раз. Чем больше смазка касалась монеты, тем темнее она становилась, тем больше сливалась с фоном и тем труднее ее было разглядеть. Минуты шли. Пока Куши удил, остальные давали волю своему воображению. Они мечтали о кино и об орехах.
Монета стала почти невидимой, но Куши продолжал удить, отказываясь от предложений поплевать на нее, чтобы она стала чище. Увлеченный происходящим, Давид забыл о времени.
— Ты ее никогда не достанешь, — сказал Ицци.
— Ты что, калекой хочешь стать? — зловеще отозвался Куши. Было заметно, что долгое напряжение истощило его терпение.
— А ты не спеши меня жалеть, — пробормотал Ицци.
— Хочешь, чтобы я тебе показал? — грузило предупреждающе звякнуло об пол ямы.
— Ох, какой страшный!
— Я сейчас плюну тебе в глаз!
— Ты и кто еще?
— Я и я! — грузило метнулось вверх, и Куши вскочил на ноги.
(Послышался далекий стук подков).
— Хочешь, чтоб я тебе доказал? — хорохорился Куши.
— Да! — Ицци тоже поднялся.
Давид съежился. Он ненавидел драки. Почему они должны драться и все испортить? — Но прежде, чем они кинулись друг на друга, громкий, властный стук испугал их всех. Давид вскрикнул и вскочил. Повозка стояла перед ними, и отец в ослепительно белой на солнце безрукавке стучал по дереву рукоятью кнута.
— Иди сюда! — крикнул он на идиш.
Давид бросился к повозке.
— Я не знал, папа! Я думал, ты... ты еще не готов...
— Забирайся!
Давид услышал шепот за своей спиной. Торопясь, он неловко ухватился за первое попавшееся, на что смог бы опереться, — за спицы колеса. Его ноги, затекшие от стояния на коленях, не слушались и соскальзывали. Жесткая рука отца схватила его под мышки и резко втащила наверх.
— Идиот! — ругался отец. — Твое счастье, что я тебя нашел. А то б я тебе!..
Он дернул поводья: "Ну-у, Билли!" — повозка покатилась.
— Почему я до сих пор не проломил тебе голову, я не знаю!
Всхлипывая, Давид прижался к ящикам, гремящим за его спиной.
— Было бы у меня время!.. Посмей только еще раз ослушаться!
И, косо посмотрев на Давида злобным взглядом, он нагнулся вперед и хлестнул лошадь кнутом:
— Шевелись, Билли!
Лошадь пустилась тяжелым галопом. На Авеню С они повернули к северу. Оставив на секунду вожжи, отец повернулся, вытащил пустой ящик и поставил его рядом с Давидом.