Так вот, Федорчук мне сразу не понравился. Помню, был дан небольшой ужин в честь какой-то иностранной делегации, за столом всего 6–8 человек, тем не менее, свой тост Федорчук читал по бумажке. А что, так нельзя сказать, что ли? Если современный и образованный генерал армии не может оторваться от бумажки и через слово говорит «так сказать»… Тут, что называется, все ясно.
Вот еще один пример того, как Федорчук обходился с кадрами. Как-то раз он вызывает меня к себе и говорит, что мне нужно срочно съездить в Свердловск, переговорить с Ельциным — первым секретарем обкома, и уволить генерала Князева, начальника Свердловского УВД. За что? Я считал, что увольнять Князева было бессмысленно, он хорошо работал, был сравнительно молод и я — не скрою — питал к нему человеческие симпатии. Приехав в Свердловск, я сказал Ельцину: «Борис Николаевич, вот такое нехорошее у меня поручение и мой долг сразу поставить вас об этом в известность». И добавил от себя, что я не разделяю решение министра. Борис Николаевич отреагировал очень бурно и сказал: «Если Федорчук хочет, то мы сейчас же соберем бюро обкома партии, примем решение и Князева оставим; бюро обкома партии претензий к Князеву не имеет». И такое бюро было собрано. Не знаю, посылался ли его протокол Федорчуку, может быть, нет, но решение бюро было твердым и решительным. Передав все это Федорчуку, я вызвал у него гнев. Он тут же сказал мне, что с поручением я не справился. В ответ я сказал Федорчуку, что больше я такие поручения выполнять не буду, повернулся и пошел. Сохранили мы человека. Уже когда я не работал в органах, Князев был назначен министром внутренних дел Казахстана, здесь, в колонии, я слышал от зэков, что он получил генерал-лейтенанта…
Федорчук был министром три года, Власов тоже что-то вроде этого, потом министром стал Бакатин, и, по-моему, даже трех лет не прошло, как его сменил Пуго.
Прибавилось работы у МВД в связи с перестройкой.
* * *
И опять приходится возвращаться к нашим современным оценкам 70-х годов. Я думаю, если кто-то скажет сегодня хотя бы одно доброе слово о милиции тех лет со страниц газет и журналов, то общественное мнение, уже хорошо подготовленное, еще расценит это доброе слово как «выпад» против сегодняшнего дня, против перестройки. Из одной крайности нас все время кидает в другую крайность, может быть, даже более опасную. Никаких «выпадов» я делать не собираюсь.
К советской власти я всегда относился с уважением. И к партии — тоже. Независимо от того, в какой я был ситуации. Даже в стенах колонии. Уважительное отношение к советскому человеку, к партии коммунистов и государству у меня не изменится.