Отчаяние, какого не испытывал никогда в жизни, охватывает Коншина.
— Ваня, Ваня… Как же так?.. Иван, дорогой… Мы же три года вместе… Как же это?.. Иван… — бормочет Коншин.
Связной опускается рядом с ним.
— Товарищ командир… Товарищ командир…
Коншин непонимающе смотрит на него.
— Товарищ командир… ротный приказал — второму вперед, — прошептывает связной.
— Что?.. Куда вперед? Зачем?.. — не доходит пока до Коншина.
— Наступать второму взводу… Старший лейтенант приказал, — повторяет связной.
— Наступать? — наконец понимает Коншин и взрывается: — Какого черта! Передай ротному, что мне не «вперед» нужно, а настоящий боевой приказ! Я три года в армии! Понял?
Связной убегает, а Коншин опять склоняется над Чураковым. Нестерпимая боль рвет сердце… На миг представляет себя лежащим, на поле, таким же недвижным, как Чураков, и яростное желание повернуть время обратно пронизывает его. Он хочет — хочет так, как никогда и ничего не хотел в жизни, — очутиться сейчас в своем дальневосточном полку, откуда вырвала его поданная им докладная с просьбой на фронт… Но лишь на мгновение эта горькая вспышка. Он тяжело поднимается. Неужели он трусит? Да нет, не может быть! Нет, нет…
— Ты что, мать твою… — взвизгивает подбежавший Кравцов. — Какой тебе еще к черту приказ нужен?! — но осекается, увидев мертвого Чуракова. — Насовсем? — спрашивает уже тихо.
— В сердце…
Секунды две молчит Кравцов, а потом так же тихо:
— Ты же слыхал, какой приказ мне помкомбат отдал… Не до устава тут. Понял? Надо, браток, надо… Давай, двигай, — и подталкивает легонько в спину. — Как тебя звать-то, запамятовал.
— Алексей.
— Давай, Алеха, давай… Сейчас танк двинет, — он еще раз подталкивает Коншина.
Тут уже все! Обратного пути нет! В голове пусто, в душе тоже, будто выпотрошено… Не помнит Коншин, как подбегают к нему вызванные Рябиковым отделенные, как говорит он им что-то, выдумывая на ходу боевой приказ, как, развернувшись в четыре цепочки, бежит его взвод по полю, как сам делает первый шаг из леса, а потом, голося «вперед», обгоняет людей, как слышит слева «ура» и видит бегущую за танком вторую роту, какого-то капитана, кричащего «За Родину, за Сталина!», а потом и комсорга батальона, который, обгоняя капитана, кричит то же… Все словно в тумане, словно в дыму… Да и верно, в дыму, который стелется над полем и едко пахнет серой.
— Куда? — останавливает Коншин ползущего назад бойца, вроде бы никуда не раненного.
— В пах попало… Не знаю, чего там, но боль зверская…
— Иди, — бросает Коншин, а самого обжигает — вот ведь куда ранить может.