Потащились дни, одинаковые, словно близнецы-братья, серые, лишенные радостного живого цвета, длинные, как годы. Августа ждала. Гасила в себе чувства, боролась то с внезапно наваливающейся глухой тоской, то приступами беспричинного хмельного веселья, старалась забыться, не думать о деньгах, которые вложила в молотилку трех "Ж", - пусть себе вертятся, пусть старые денежки прилипают к новым, пусть сбивается капитал.
Если думать обо всем, беспокоиться, на все отзываться сердечной болью, можно вообще остаться без сердца - очень скоро оно превратится в мертвый кусок мяса. Августа не хотела поддаваться переживаниям, оберегала себя. Она ждала.
Хотела было съездить в лагерь к детишкам, но благой порыв завял: во-первых, Игорьку с Наташкой надо было везти гостинцы, а денег у неё уже не было даже на буханку хлеба, во-вторых, она боялась посмотреть в глаза старикам - вдруг спросят, регулярно ли она вынимает из почтового ящика газету - единственную, которую они позволяли себе выписать, со скидкой естественно, - "Московский комсомолец", комнатной ли водой поливает герань - этот южный цветок не любит холодной воды, старики могут задать и другие вопросы, на которые Августа просто не сумеет ответить: мало того, что она взяла залог под обе квартиры, она обе квартиры сдала на месяц за хорошую плату целой стае шустрых толстых челночников из Армении. Герань, как и фикус с кактусами - любимицами Ивана Олеговича, теперь поливали они.
Августа отложила поездку в лагерь - пройдет месяц, она сгонит челночников, сделает генеральную уборку, накупит всякой всячины и покатит в гости, - вот тогда и сообщит, как поливала кактусы и герань, чем подкармливала столетник и сколько раз на дню проверяла их почтовый ящик.
Время шло. Августа ждала. В лагерь она послала открытку, где всех целовала по сто раз и просила не тревожиться: у неё все в порядке, только вот приехать, к сожалению, не может - завалена по самую макушку работой. Домой тоже приходится брать, так много работы. И намек сделала, не удержалась - скоро, мол, и мы как люди заживем, не век же нам считать копейки. Наступит время - миллионы за деньги считать не будем, и оно, это время, не за горами.
Перед тем как сунуть открытку в прорезь почтового ящика, торопливо нацарапала шариковой ручкой ещё несколько слов: "Дети, если не смогу в ближайшее время приехать, пошлите мне открытку, сообщите, все ли у вас в порядке? Не болеете ли? Слушаетесь ли дедушку с бабушкой?" И поехала на работу.
На работе у неё осложнений не было, начальник сам, похоже, "химичил", вкладывал деньги в покупку дешевой "фанты" для коммерческого ларька.