Закончил свой длинный тост Александр Иванович так:
– Офицер имеет право только в трех случаях становиться на колено – перед Боевым Знаменем, перед родником и перед матерью. Но я бы добавил еще… И перед офицерской женой!
После этих слов он грузно встал перед супругой на колено, взял ее руку и поцеловал.
Ольга Михайловна зарделась…
После Александра Ивановича говорила Людмила. Просто и от души:
– Дорогая мамочка, поздравляю тебя с днем рождения. Я где-то читала, что мама – это проводник между Богом и людьми. Именно благодаря тебе и Павлик, и Олежка, и я появились на свет....
– Межу прочим, и я имел к этому делу самое непосредственное отношение, – вставил Кручинин-старший, – и все дружно засмеялись.
Затем говорил Павел.
Обычно по-командирски немногословный, в этот раз он говорил долго:
– Мам, я хорошо помню наш военно-морской гарнизон на берегу Тихого океана, где ты служила с отцом в бригаде подлодок. Помню, мамуль, как мы ходили на пристань, когда папа не возвращался домой в назначенный день. Я бросал в океан камешки, а ты плакала так, чтобы я этого не видел.
Помню наш необустроенный северный гарнизон, когда папа простыл и попал в госпиталь с бронхитом, а мы с тобой и с крохотным Олежкой целый месяц жили в дырявой брезентовой палатке с прогоревшей буржуйкой. А ты колола тяжеленным топором дрова. Где изморозь покрывала по утрам байковое одеялко Олежки, а ты и его, и меня грела своим теплом. И мне было страшно, когда он закашлял кровью…
Тут Ольга Михайловна не выдержала – всплакнула, вытирая слезы старенькой шалью.
Павел взял рюмку, поднял ее и закончил:
– Я благодарю Бога, что у нас есть ты, мама и офицерская жена. Кланяюсь тебе, родная…
Александр Иванович, тоже тронутый словами сына, с благодарностью смотрел на него.
Затем пришла очередь говорить Олегу.
– Мне, конечно, далеко до Павла. Но я не прозой, а своими стихами тост скажу:
Маму нашу поздравляем,
Именинница она!
И с хитринкою лукавой
Смотрит, как в окне луна.
Будь здоровой и счастливой,
Будь бодра и сил полна,
Самой милой и любимой!
За тебя, мамуль, до дна!
Когда Олег читал свой графоманский стих, Кручинин-старший слушал его вполуха, поглядывая то на жену-именинницу, то на свой парадный морской китель, ритуально доставаемый в праздничные дни из пахнущих нафталином недр шкафа, то на советский кортик, прикрепленный к желтому парадному поясу.
Он думал о том, что и до трех звезд капитана I ранга, и до своих должностей дорос, во многом благодаря жене.
А еще думал о том, что ему даже в страшном сне не могло присниться то, что сейчас происходило в Севастополе наяву…