И с тех пор, кажется, не было у Кручининых такой вечеринки, когда бы они не играли этот номер (пожелтевшая тетрадь с нотами всегда лежала на пианино).
Когда Олег закончил играть «Севастопольский вальс», все дружно захлопали, а Ольга Михайловна сказала весело:
– А теперь, пожалуйста, – наше, семейное…
Александр Иванович подошел к жене, обнял.
Олег негромко наигрывал вступление, а Кручинины по очереди душевно и ладно пели. Ольга Михайловна с чувством тянула:
Для радости нужно так мало —
Немного любви и тепла.
Я только теперь разгадала.
Я только теперь поняла…
Александр Иванович, слегка фальшивя, откликался:
Я верю, любовь помогает
Во всех испытаниях нам.
Она моряку освещает
Дорогу к родным берегам…
Они еще не закончили петь, когда один за другим зазвенели мобильники Павла, Олега, Богдана. И у Димушки тоже забренчал телефон следом. Все четверо слушали что-то с хмурым выражением. Все четверо быстро оделись, попрощались и ушли – четыре военных куртки и четыре шапки исчезли с вешалки в прихожей.
Ушли вскоре и Людмила с Натальей – у обеих тревога в глазах. Остались за праздничным столом лишь Кручинин да Любецкий-старший.
Расстроенная Ольга Михайловна прилегла в спальне – намаялась за день. Включила телевизор. На экране траурно кучерявился над Майданом черный дым, горели шины, мелькали лица, щиты, бейсбольные биты… Кого- то несли в карету скорой помощи…
А за окном спальни Кручининых – чей-то громкий крик, явно усиленный мегафоном:
– Крым – це Европа! Все – на Майдан! Крым – це Украина!
И гулкие, тревожные удары в барабан.
И еще крики:
– Януковичу – ганьба! Януковичу – ганьба!
«Боже, что же будет?… – тревожно думала Ольга Михайловна, и вздыхала, – Окаянные дни надвигаются на Севастополь, на Крым… Неужели снова революция?… С террором.. С белыми и красными»…
Беседа Кручинина с Любецким-старшим за опустевшим столом как-то не ладилась. И тот, и другой ходили все вокруг да около, остерегаясь прикоснуться к главному, как к заряженной морской мине.
– Давай, сват – за детей и внуков, – миролюбиво сказал Любецкий, поднимая наполненную Александром Ивановичем рюмку.
– И чтобы у них все было хорошо и мирно, – незатейливо добавил Кручинин, чокаясь со сватом.
Выпили, закусили.
– Я это… Телевизор включу, – словно извиняясь, сказал Кручинин, – Жуткая буча в Киеве творится. Как бы эта зараза сюда, в Крым не перекинулась…
На экране траурно кучерявился над Майданом черный дым, горели шины, мелькали лица, щиты, бейсбольные биты… Кого-то несли в карету скорой помощи…
– До чего Янукович довел народ! Терпение у народа кончилось… Вот и вышел на улицу, – осторожно говорил Любецкий, хрумкая огурчиком и кося взгляд то на телевизор, то на Кручинина.