— Мог просто оставить все это в коридоре. – И чтобы показать свое расстройство, кусаю его где-то в области солнечного сплетения.
— Если это было наказание, то сделай так еще раз.
Он прижимает мою голову, и через несколько минут губы начинают приятно покалывать от того, что я оставляю на нем целую кучу темных меток. Он мой, только мой, и никто, кроме нас двоих не увидит кровоподтеки под дорогой рубашкой. Может быть, они даже будут немного побаливать еще несколько дней, напоминая ему о сегодняшней ночи. Если бы это было возможно, я бы сделала их вечными клеймами на его коже. Осталась с ним навсегда в этих темных продолговатых пятнах.
Я хочу опуститься на колени, чтобы оставить себя еще и на животе, но Антон подхватывает меня под локти, мгновенно выходя из роли податливой жертвы. Теперь он – птицелов, и я ничего не могу противопоставить его силе, когда оказываюсь прижатой спиной к дверному косяку. Могу лишь тяжело дышать и жадно облизывать губы, словно зависимая от его вкуса наркоманка.
Я думала, так бывает только в кино: дрожащие колени, разноцветные вспышки за веками, невыносимо приятно щекочущий плюшевый шар внизу живот.
Но это происходит на самом деле.
Все реально. Безупречно. Ярче, чем любая из моих самых смелых фантазий.
— Подниму руки, - требует Мой Мужчина и я послушно вытягиваюсь ниточкой, позволяя стащить с себя свитер. Прохладный воздух кусает возбужденные и натертые соски, которые Антон тут же поглаживает большими пальцами. – Просто… охуенная.
Мой мужчина немногословен, но я улетаю даже от его скупых слов, особенно когда они проникают в меня вместе с его горячим поцелуем. Сплетаемся языками, притягиваемся. Сильнее и жестче. Пока не начинаем задыхаться.
Он берет меня под бедра, легко поднимает, постанывая в ответ на мои намертво сцепленные за его спиной пятки.
— Выше, - еще один скупой приказ, и толчок вверх, плотно по поверхности, до режущей боли вдоль позвоночника.
Прижимаюсь коленями к его ребрам, упираюсь ладонями в офигенно широкие надежные плечи. Мой мужчина несколько секунд разглядывает бесстыже выставленную грудь, и лишь желваки под туго натянутой на челюстях кожей, выдают его настоящие чувства.
Горячие твердые губы на моих ждущих ласки сосках…
Бедное сердце, не умирай. Дай мне пожить еще несколько минут.
Он жестко втягивает тугой комок в рот, смачивает слюной и, в награду за мое терпение, лижет кончиком языка. Только рычит, когда я, забывшись, оставляю на его плечах глубокие царапины от ногтей.
— Хочу еще… - мой требовательно-капризный стон.
Дым довольно ухмыляется – и сжимает сосок губами, немного оттягивая на себя.