Я выразительно показываю на свои руки, но малышке все равно: несется и выпрыгивает мне на шею, чуть не валит с ног. Только чудом сохраняю равновесие и, стараясь не испачкать ее одежду, поддерживаю ее под задницу одной ладонью.
— Теперь на твоих джинсах будут следы преступления, - говорю в ее восторженно улыбающееся лицо.
— Хочу знать подробности, раз уж мы теперь в одной лодке, подельничек, - подыгрывает она.
Делаю хищное лицо, клацаю зубами у нее перед носом, но она и не думает отклоняться.
— Я только что прикончил ананас, малышка, - стараясь подражать голову гангстера, «сознаюсь я».
— Дело тянет на электрический стул, малыш, - изображая раскрепощенную подружку мафиози, подмигивает Таня.
Она ведь понятия не имеет, что я впервые в жизни играю с женщиной, и мы не в постели и это не игра из разряда «непослушная ученица». Это просто мы, и «просто мы» за секунду состряпали диалог, под напором которого отступает вся накопившаяся за последние дни усталость.
— Я не обнимала тебя три дня, - шепчет мне на ухо Туман. – Очень сильно соскучилась по тебе. В моем сердце радужный мыльный раствор, и кто-то дует в него через трубочку, потому что у меня под кожей миллиарды пузырьков счастья, и в каждом твое имя. Мне хочется просочиться тебе под кожу
Никто никогда не говорил мне ничего и близко похожего.
И дело даже не в словах.
Дело в том, с какой интонацией она их произносит.
Я прижимаю ее спиной к стене, фиксирую своей грудью и, пока Таня снова не начала говорить, хрипло отвечаю:
— Двенадцать дней, Туман, а потом ты будешь моя всю ночь.
— Повтори еще раз, - жмурится она, податливо откидывает голову.
— Хочу тебя трахнуть, малышка.
Она так невыносимо дико ерзает в моих руках, что напоминает бракованную петарду, которая просто вертится на земле со скоростью реактивной юлы.
— Неприемлемая формулировка? – уточняю на всякий случай.
Таня выразительно колотит пятками по моей пояснице.
— Неприемлемые двенадцать дней, Дым.
Она делает все, чтобы показать злость, но я вовремя беру себя в руки и спускаю малышку на пол, чуть не в спину выпроваживая в сторону ванны мыть руки. Сам ухожу на кухню, упираюсь ладонями в столешницу и начинаю хаотично перебирать в голове всякие юридические термины, кадры из фильмов ужасов и прочую хрень, лишь бы успокоиться.
Молодец, Клейман, понадеялся на выдержку и фору в тринадцать лет опыта. Опускаю взгляд на свои домашние полотняные штаны. Хрен тебе, а не фора: Туман уделала за минуту, а впереди еще целый час.
Сам не знаю как, но все-таки беру себя в руки, раскладываю ананас на большое блюдо к другим фруктам и ставлю чайник.