Как-то не сговариваясь, мы дотащили пожитки до моей двери. Маша шла первой и выжидательно застыла напротив моей квартиры. Мы вошли, тут только я с неохотой вспомнил, что тянул полуторапудовый запас провианта не для себя, а своей соседке.
- Аля может и подождать, - заявила Маша, сваливая все в кучу у меня на кухне и запихивая замороженные продукты в морозилку. Повернулась ко мне, стоящему у входа и с некоторой досадой в голосе добавила: - Давай, ну что ты встал.
И выпихнув меня в спальню, принялась стаскивать свитер.
В эти мгновения Маша была не просто легка - невесома; боясь хоть чем-то причинить обиду этой невероятной легкости, как-то уколоть ее, я попросту подчинил себя ей.
Она воздушно обняла меня за шею, опустила на неприбранную, лишь прикрытую пледом кровать - к этому времени она уже успела покинуть то немногое, что связывало ее с земным, что притягивало к почве, и накрыла меня поцелуем - горячим воздухом казахской степи. Я почти не чувствовал ее, ощущал лишь ее абсолютную легкость, легкость, доводящую до головокружения, до сладостного экстаза, до потери чувств и ощущений, завладевшую мной, казалось, навсегда. Маша возвышалась в моих объятиях, белым облаком колыхалась надо мной, причудливо изгибаясь, изменяясь, постанывая и нашептывая - эти безостановочные шепоты и стоны плавали, сходились, сливались, пронизывали друг друга, и расходились вновь, проникая всюду и наполняя собой... до самого предела, до края, до последней нерушимой границы, которую перехлестнуть без самой угрозы существования сущности неможно, до той линии горизонта, что еще отделяет земное от космического, тонкой немыслимо гранью, незаметной, неощутимой, за которую так сладко, так больно, та радостно укрыться. И после которой уже нет возможности ни ощутить, ни почувствовать, ибо она предел для мер человеческих и предел же для мер неземных, на которой только и возможно соитие двух миров, нигде и никак не могущих иначе слиться друг с другом, раствориться друг в друге... как не на этой немыслимо тонкой грани горизонта.
Мы излились и замерли, остановились, - в нас самих, в нас, чужих, пойманные в этих незамечаемых мгновениях, прошедших, как воздух меж пальцев, как горячий казахский ветерок, несильно дующий, но легким своим дыханием пронизывающий насквозь, протекающий сквозь тело и душу человеческую. Пока не заменит ее собой, на неподдающийся пониманию миг, и не сменит направление и не потечет в обратный путь, оставляя после себя незабываемое чувство чего-то сверхъестественно прекрасного, повторить которое уже невозможно, можно лишь приблизиться к его повторению.