Фронтальное противостояние немцам было явно невозможным. И тогда швейцарское командование разработало систему обороны — «Национальный редут». Линия обороны заранее переносилась с равнин в горы, где спешно строились различные фортификационные сооружения, способные противостоять пехоте и танкам противника. Тоннели и дороги минировались. Местным командирам был отдан приказ продолжать сопротивление, даже если из центра, захваченного врагом, поступит приказ сдаваться. Оккупация горной страны, в которой каждый житель стал бы партизаном, потребовала бы такого количества войск, что немцы заколебались и решили отложить выполнение плана «Танненбаум». Тем более что в августе 1940 года вся немецкая авиация была брошена на безуспешные попытки завоевать воздушное пространство над Англией. Так что традиционный швейцарский нейтралитет на поверку оказался весьма «зубастым».
В последний день перед отъездом мы с Мариной решили совершить туристическую поездку по Женевскому озеру на кораблике. Апрельское небо было затянуто лёгкой дымкой, мы ждали отплытия, сидя в полупустом кафе. Вдали синел южный берег — территория многовековых врагов: савойцев.
Вдруг тишину прорезал истошный птичий крик. Небольшая уточка выскочила на открытую водную гладь и понеслась по ней, колотя крыльями и вопя так, будто у неё только что похитили всех утят или щука вцепилась ей в лапку, не давая взлететь. Тут же неведомо откуда вынырнул синеватый селезень и помчался ей наперерез. Он лучше нас понял причину тревоги. Догнал, взгромоздился, оказал срочную сексуальную помощь — и утешенная страдалица тут же умолкла и тихо поплыла обратно к своему невидимому обиталищу. А мы пошли по сходням на кораблик, обсуждая историко-философский вопрос: простил бы Кальвин беспутную парочку или присудил к изгнанию? А то и к поджариванию на вертеле?
В моей коллекции репродукций музеи Флоренции были представлены неплохо. Так что в залах Уффици я легко находил свои любимые картины: Боттичелли, Гирландайо, Липпи, Мазаччо, Учелло. Площадь и Дворец Синьории, микеланджеловский Давид с пращой, собор, построенный ди Камбио и Брунеллески, двери Баптистерия со знаменитыми барельефами Гиберти — всё оказалось в жизни ещё более величавым, чем обещанное фотографиями.
В своё время, вчитываясь в историю Флоренции, я пытался понять, откуда вырастал этот блеск богатства, мощи, художественных свершений. Через толщу семи веков так трудно было разглядеть, из-за чего ненавидели и убивали друг друга гвельфы и гибеллины, а потом — белые и чёрные гвельфы. Хотелось встать на сторону белых — ведь к ним принадлежал сам Данте. Но один факт поразил меня и показался ключевым в судьбе средневековой республики: в 1289—1290-х годах городская община постановила выкупить и отпустить на свободу всех крепостных. Не этот ли уникальный всенародный порыв к свободе создал атмосферу, в которой смогли появиться и творить Боккаччо, Гадди, Джотто, Петрарка, Пизано и сотни им подобных?