Но скоро каски и сабли наших храбрых кирасир сверкают уже на редуте, огонь которого сразу прекращается. Он взят! Трудно представить, что мы почувствовали при виде этого блестящего подвига, которому нет, может быть, равного в военных летописях народов. Каждый следил глазами и хотел бы помочь руками этой кавалерии, когда она переправлялась через рвы, перескакивала через заграждения под картечью, и восторженные крики понеслись отовсюду, когда редут был взят. Эту атаку вёл Коленкур, нашедший себе здесь славную смерть.
От обладания этим укреплением зависела судьба сражения. Чувствуя его значение, к нему устремились многочисленные колонны русских. Момент был важный. Мы получаем приказ наступать. Вскоре мы сталкиваемся с неприятелем. После нескольких атак он в беспорядке отступает от редута. Но успех дорого стоил нам, и мы потеряли здесь много людей…
День кончался. Я присоединился к своему корпусу, опять вступившему в битву, так же как и моя артиллерия, вправо от редута, где мы оставались еще час после того, как стемнело. Ибо, хотя битва и была выиграна, неприятель всё ещё стоял против нас на сильных позициях; на нас сыпались пули и ядра. Пальба прекратилась, только когда совсем стемнело. Тогда все корпуса расположились биваками, и я провёл ночь с частью своих пушек на позиции, которую мы первою взяли в это утро. Холод был очень чувствительный, у нас не было топлива и почти не было припасов, но в сознании успеха мы забывали о лишениях за рассказами о подвигах. Но усталость скоро заставила нас погрузиться в глубокий сон.
Эта битва, названная французами битвой на Москве, а русскими — Бородинской, началась в 6 часов утра и продолжалась до наступления ночи без перерыва. С обеих сторон огонь был ужасен. Обширное пространство, на котором шла битва, было во всех направлениях изрыто ядрами, и потери были громадны с обеих сторон. Русские весь день шаг за шагом отстаивали свои позиции, становясь на новую, когда не могли удерживать старой, с которой мы их оттеснили, и только среди ночи массы их начали окончательно отступать к Можайску.
Во время битвы они, по обыкновению, отправили нам в тыл и на фланги многочисленные отряды казаков, которые внесли беспорядок в наши обозы, оставленные в 4 верстах от поля сражения. Даже наутро они произвели нападение на наше правое крыло неподалеку от императорской квартиры; но первый отряд, взявшийся за оружие, прогнал их к их армии.
Я уверен, что если бы использовано было одушевление войск, если бы движения их были целесообразны и атаки единодушны, сражение вышло бы решительное и русская армия была бы уничтожена. И такого успеха можно было добиться в 9 часов утра, после взятия большого редута. Общий натиск на русскую армию, поколебленную этим блестящим успехом, вероятно, загнал бы её в бывший у неё с тылу лес, в котором были проложены только узкие тропинки. Но для этого было необходимо присутствие императора; он же оставался всё время на одном месте правого фланга со зрительной трубою в руке и не показывался вдоль остальной цепи. Если бы он употребил те решительные приёмы, которые дали ему столько побед, если бы он показался солдатам и генералам, чего бы только он не сделал с такою армией в подобный момент! Может быть, война закончилась бы на берегах Москвы. Такие мысли приходили на другой день офицерам и старым солдатам при виде количества пролитой крови: неприятель уступил нам несколько миль опустошённой страны, и надо было опять сражаться.