– О, это было много лет назад. И потом, у мамы никогда не было ни малейшего представления ни о такте, ни о сочувствии, поэтому я ничуть не удивлена, что ее попросили убраться. Ты просто боишься безумную Минни.
Они остановились перед шикарным домом на углу Брук-стрит, и Макс обреченно вздохнул.
– Честно говоря, я предпочел бы провести этот вечер у безумной Минни, а не у леди Кармайкл. Я очень жалею, что пообещал отцу жениться в течение десяти лет. В то время тридцать один год казался мне чем-то чертовски далеким, а обещание выглядело разумной ценой за позволение отправиться к Веллингтону в Испанию.
Хетти задумалась.
– Мне кажется, он разрешил бы тебе это даже без твоего обещания. Я знаю, что значил для папы Харкот, но он был привержен долгу и не видел ничего плохого в твоем желании послужить своей стране. Ему просто хотелось иметь уверенность в том, что ты в конце концов женишься. Думаю, он боялся, что ты можешь отказаться… после того, что произошло с Сереной.
Макс невольно напрягся, и сестра умолкла.
– Извини, я не должна была ее упоминать, – сокрушенно сказала она.
Он пожал плечами, стараясь сбросить напряжение, которое всегда охватывало его, когда что-то напоминало ему о Серене. Макс с радостью отдал бы большую часть своего состояния за чудодейственное средство, которое позволило бы ему вычеркнуть тот год из своей жизни. Отец со свойственной ему твердостью предпринял одну из своих странных попыток проявить отцовские чувства и поддержать его, предложив банальный афоризм «время лечит». Но хотя время притупило боль, чувство вины и другие эмоции, от которых он старался бежать, погрузившись в ужас войны, Макс не чувствовал, что излечился. Он только заглушил боль.
Он едва помнил тот восторг, который зажгла в нем красота и живость Серены. Более сильными оказались чувства, которые постепенно пришли им на смену: смущение, сожаление, беспомощность. Ненависть. Та женщина, определенно, расширила его эмоциональные горизонты. И каждый раз, когда что-то вызывало Серену в его памяти, Макс невольно вздрагивал и чувство вины возвращалось, подтверждая, что сгусток яда в его душе по-прежнему не рассосался. Эта мысль заставила его поморщиться.
– Это было так давно. Кажется, что это было не со мной. А что до отца и его мотивов, то меня слишком сильно поразило его согласие разрешить мне ехать в Испанию, чтобы оспаривать его требования.
– Ты знаешь, что не обязан жениться, если не хочешь этого. Я хочу сказать… он наверняка не стал бы ждать, что ты сдержишь обещание, если для тебя это… – Хетти встретилась взглядом с братом и осеклась. – О, мой дорогой, конечно, он ждал. Бедный папа. Но он умер, а значит… – Она снова замолчала. – Я забыла, с кем говорю. Конечно, ты его сдержишь.