Со Степаном: Сергей Кривой, Иван Черноярец, Стырь, дед Любим, Ларька Тимофеев, Мишка Ярославов, брат Фрол, Федор Сукнин, Федор Шелудяк, Василий Ус, маленький сын Афонька, Прон Шумливый — все, все. Все нарядные и веселые.
Народ московский приветствует батюшку атамана, кланяется. Степан тоже кланяется с коня, улыбается. Натерпелись люди…
Так хорошо видел Степан: проехали кривыми улочками Москвы… И улочки-то знакомые! Выехали на Красную площадь. Проехали мимо лобного места, направляясь к Спасским воротам. Степан слез с коня и вошел в Кремль. Вот те и Кремль — Кремль как Кремль… А вот и палаты царские.
В царских палатах — царь и бояре.
Степан вошел, как он вошел когда-то в домашнюю церковку митрополита астраханского: с ватагой, хозяйским шагом.
— На карачки! — велел боярам. — Все! Разом!..
Бояре разом, послушно стали на карачки; на сердце у атамана отлегло. Он, не останавливаясь, прошел к трону, где восседал царь, взял его за бороду и сдернул с трона. И долго возил по каменным белым плитам, приговаривая:
— Вот тебе, великый! Вот как мы его, великого! Вот он у нас какой, великый!.. Где он великый-то? — затычки делать из таких великых, бочки затыкать. Дурь наша великая сидит тут… расселась. — Степан пнул напоследок царя, распрямился, посмотрел на него сверху. — Вот он и весь… великый… Тьфу!
Потом он примерился сесть на трон… Посидел маленько — не поглянулось, делать нечего.
— Стырь! — позвал он любимого старика.
— Тут, батька!
— Иди садись. В цари игрывал — садись: всех выше теперь будешь.
— А чего я там буду?.. Негоже соколу на воронье место.
— Иди, не упирайся, старый!
— Да что я там?! Дерьма-то — царем. Я и не хотел сроду… Я так — зубоскалил. Неохота мне там… Да и чего делать-то?
— Сидеть! Не робей, тут мягко, хорошо.
Стырь подошел, тоже пнул лежачего царя, взобрался на трон.
— Кварту сиухи! — велел он. — А чего с боярами будем делать, батька?
— Всех повесить — и вниз по Волге. Всех! — закричал Степан.
9
Очнулся Степан в незнакомом курене. Лежит он на широкой лежанке с перевязанной головой. Никого нет рядом, хотел оглядеться — голову повернуть больно. Хотел позвать кого-нибудь… и застонал.
К нему подошел Матвей Иванов.
— Ну, слава те господи! С того света…
— Где мы? — спросил Степан.
— На Дону на твоем родимом. — Матвей присел на лежанку. — Ну силы у тебя!.. На трех коней. Господи, господи… вернул человека… Слава тебе господи!
— Ну? — спросил Степан, требовательно глядя на Матвея. — Долго я так?..
— Э-э!.. Я поседел, наверно. Долго. — Матвей оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос, как если бы он таился кого-то: — А Волга-то, Степушка, горит. Горит, родимая! Там уж, сказывают, не тридцать, а триста тыщ поднялось. Во как! А атаманушка тут — без войска. И они там, милые, без атамана. Я опять бога любить стал: молил его, чтоб вернул тебя. Вот — послушал. Ах, хорошо, Степушка!.. Славно! А то они понаставили там своих атаманов: много и без толку. Широко разлилось-то, а мелко.