Высадились ниже города; одновременно подошли конные Ивана Черноярца. Сошлись на берегу.
— Где Леонтий? — сразу спросил Степан Черноярца. Он еле сдерживал себя от ярости. Черноярец решил маленько поослабить накал атамана, но сам видел, что — бесполезно.
— Вперед уехал… — сказал он. — А ты чего такой?
— Змеи ползучие!.. — Степан смотрел в сторону города. — Зашуршали?.. Оставь половину у стружков, остальные пусть в город идут. Пусть гуляют! Собери есаулов, айда со мной. В кружало — дорогое вино пить. Это ж надо, чего удумали!
— Степан… можеть, оно и к лучшему: не разгуливаться бы… — заговорил было Черноярец.
— Вот… — Степан опять посмотрел в сторону города — пристально, как будто смотрел в лицо ненавистному человеку. — Ты у меня разживесся на казачьи денюжки, гад ползучий. Я тебе дорого заплачу!.. Гуляй, Иван!
Казаки опередили своего атамана: когда он появился в городе, там было оживленно, разбродно и шумно.
Шли серединой улицы — «головка» войска: Разин с есаулами и сотниками. Шли размашисто, скоро и устремленно.
Направлялись в кружало.
В кабаке было полно казаков. Увидев батюшку, заорали, разжигая себя, а больше атамана:
— Притесняют, батька!..
— Ровно с козлов шкуру дерут…
— Где это видно — такую цену ломить! Они чего?..
— Кто велел? — рявкнул Степан. И навел на целовальника страшный — немигающий — взор. Тот сделался, как плат, белый.
— Воевода… Помилуй, батюшка. Я не советовал им, не послухали… Воевода велел. — Целовальник упал на колени перед атаманом и казаками.
— Воевода? — Рябое лицо Разина, окаменелое, изнутри — из глаз — излучало гнев и готовность.
— Воевода. Батюшка, вели мне живому остаться. Рази я от себя?!.. Я не советовал… Ну-к ведь — воевода! Им велено мне и отчет на Москву писать, в Большой приход: как я брал с вас…
— Сукин он сын, ваш воевода! — закричали опять казаки. — Батька, он уж давно притесняет нас. Которые, наша братва, приезжают с Дона за солью, так он у их с дуги по алтыну лупит. Кто ему велит так? Это уж не в Большой приход, а в карман свой большой…
— Это Унковский-то? — вспомнил пожилой казак-картежник. — Так то ж он у меня отнял пару коней, сани и хомут. Я его дюже хорошо знаю, Унковского. Грабитель первый…
— А у меня пистоль отнял в позапрошлом годе. Добрая была пистоль, азовская, — припомнил еще один.
— Вышибай бочки! — велел Степан. — Где воевода?! Я его зарежу пойду. Где он теперь?
— На подворье своем, — подсказали царицынцы, которые с превеликим удивлением и возбужденно суетились тут, смотрели и волновались.
…Степан скоро шел впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Посадские, кто посмелее, увязались за казаками — смотреть, как будут резать воеводу Унковского. Странное и страшное это было шествие — шли молча, лица ожесточенные, серьезные, глаза горят отвагой: так идут травить злого, опасного зверя, который давно объявился в окрестности, но все не было смельчаков взять его. И вот смельчаки нашлись и теперь идут.