И вот его нет. А я есть. Я живу. А что делать? У меня дети. У меня мама. Их всех надо кормить. Кляну свои папки, свое несчастное художество, так мало пригодное, чтобы сделать меня и мою семью счастливыми! Я работаю…
Но на самом деле я все-таки умерла, только об этом никто не знает.
* * *
Раньше Аня Литвинова весьма скептически относилась к рассказам о семьях, которые рушились из-за бездетности. Они с Димой женились по такой безумной любви, о которой не грех и роман написать, день свадьбы был для них счастливейшим днем жизни, в шлейфе которого полетели столь же счастливые дни, недели, месяцы, годы… Для них не существовало остального мира, его повседневных забот.
Подружки Анины, вышедшие замуж гораздо позже, уже вовсю трясли колясочками в скверах и палисадниках и хвастались необыкновенностью своих первенцев, потом вторых детишек, а Аня почему-то все никак не беременела. Не больно-то она и страдала, если честно, потому что Дима был для нее всем на свете: и мужем, и любовником, и отцом, и сыном, и даже задушевной подружкой — самой лучшей из всех! И ребеночек у них еще будет — когда придет время.
Однако время это почему-то никак не приходило, а годы — они шли, и однажды Анечка вдруг с изумлением обнаружила, что со дня их свадьбы миновало уже пять лет.
— Слушай, давай заведем ребенка, — сказал ей Дима той ночью, когда, вернувшись из ресторана, где отмечали свой первый юбилей, они упали в постель и радостно занялись любовью. — Тут у нас один парень в отделе сына родил — тако-ой экземпляр выдающийся. Что-то все же есть в этих детях, правда?
— Мужики всегда хотят сына, — целуя его в плечо, усмехнулась Аня. — А вдруг родится дочь?
— Давай заделаем дочь! — с тем же энтузиазмом воскликнул Дима. — Одна наша сотрудница — она сейчас в декрете — приносила показать свое произведение. Мариночкой зовут. Я прямо влюбился. Такой пушистик кудрявенький, ручки-ножки в перевязочках, щеки просто-таки на плечах лежат.
— Не поняла, в кого ты все же влюбился: в Мариночку или Мариночкину маму? — хихикнула Аня.
— Вот в кого! — припал к ней Дима, и ночь юбилейная началась, и минула, и все было необыкновенно прекрасно, однако где-то на окраине сознания поселилась озабоченность: Дима начал думать о детях, обращать на них внимание, выходит, ему чего-то не хватает для полного счастья, ему уже мало одной Ани?
С этих пор они неосознанно, а может, и сознательно не просто любили друг друга, но «заводили ребенка», однако никто по-прежнему не заводился.
Что за чертовщина? Неужто у кого-то из них не все в порядке с этим делом?..