Так как господа австрийцы при всяком удобном случае любят выставлять свою надменность, то я приведу здесь один такой пример, за который генерал Кейт очень умно отплатил. Когда русские войска вступили в Силезию, императорский комиссар, как я выше упомянул, генерал Гаслингер, осматривавший полки генерала Кейта, после церемонии собрал офицеров и сказал им благодарственную речь, но в речи своей давал императрице только титул царицы. Кейт, в отместку, отвечал тоже речью, в которой совсем не упоминал об императоре, а только об эрцгерцоге австрийском, уверяя, что его государыня императрица всегда с удовольствием готова пособить эрцгерцогскому дому, когда только представится случай. Речь эта страшно смутила Гаслингера, и, чтобы в другой раз не попасть впросак, он отправил в Вену курьера и оттуда получил приказание давать всегда русской государыне титул императрицы. Но и во многих случаях австрийские генералы поступали с высокомерием, и по этому поводу русские генералы неоднократно имели с ними размолвки. Венский двор никогда не мог простить Кейту его речи к барону Гаслингеру и старался вредить ему, когда только представлялся к тому малейший случай.
Во время пребывания фельдмаршала Миниха в Польше, его враги не пропустили случая очернить его в глазах императрицы. Он несколько подал повод к тому штурмом Гагельсберга, который будто бы был предпринят неосмотрительно. Но, возвратясь ко двору по окончании похода, Миних нашел возможность оправдаться и войти снова в милость. Он участвовал во всех советах. В то время было решено объявить войну туркам, как скоро польские дела совершенно утихнут. Миних был снова отправлен в Варшаву для окончательных действий. Наконец, дела приняли желанный оборот, мир состоялся и вся Польша покорилась королю, данному ей Россиею.
Граф Миних выехал тогда из Варшавы в Украйну, где ему было поручено начальствовать над войсками. Я хотел говорить о польских делах, не прерывая рассказа; теперь я упомяну о других замечательных событиях с 1734 по 1735 г.
Победы, одержанные Тамас-Кули-ханом над турками, очень радовали петербургский двор, так как несколько раз подтверждалось известие, что французский посол при Порте чрезвычайно старался склонить последнюю к разрыву с Россиею. Это беспокоило императрицу, хотя наружно не выказывали тревоги.
Беспокойство усилилось, когда узнали в Петербурге, что граф, или, лучше сказать, паша Бонневаль, успел целый корпус войска выучить военным упражнениям и эволюциям, принятым в других европейских армиях, и что он намерен все вооруженные силы Турции обратить в регулярные войска. Помощниками Бонневаля в этом деле были французы, принявшие магометанский закон; между прочими, Рамсей и Моншеврёль, которые выехали из Франции с аббатом Макарти. Однако проект Бонневаля не удался. Покуда он ограничивался обучением 3000 человек, турки оставались этим весьма довольны, как увеселительным зрелищем. Султан, его министры и двор были в восхищении от ловкости, выказываемой солдатами на учении. Когда же паша обнаружил намерение распространить это нововведение на остальное войско, то никаким образом не мог получить на то разрешения. Константинопольский двор опасался возбудить общее возмущение, если бы он стал вводить в войске новые порядки.