По сложению братом Нашим Николаем Александровичем по тяжкой болезни Его Престола Всероссийского и согласно воле его Мы, в этот печальный, но торжественный час вступления Нашего на Прародительский Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, приемлем священный обет перед Лицом Всевышнего всегда иметь единою целью мирное преуспеяние, могущество и славу России благо и устроение счастья всех Наших верноподданных. Всемогущий Бог, Ему же угодно было призвать Нас к сему великому служению, да поможет Нам…
На подлинном, Собственною Его Императорскаго Величества рукою подписано: «Георгий».
Начертав последние слова, Георгий Александрович Романов – уже семь часов как Царь отодвинул от себя исчирканный листок с манифестом о собственном восшествии на трон и с каким то остервенением отбросил перо. Он решил написать его сам. Не от того что не доверял придворной канцелярии и Герольдии. Просто в сочинении этого короткого документа и в шлифовке его официальных и торжественных фраз он пытался отвлечься от тяжести навалившегося на него. Да – это был очень тяжелый день. Конечно он знал – знал заранее – даже без разговора с матерью накануне, без заседания Регентского совета месяц назад, на котором все признали то что и та было ясно – надежды нет, и согласились – больной парализованный царь страной править не может. И пришедшая из Харькова в двенадцать часов тридцать три минуты телеграмма можно сказать оставила его равнодушным. Радости не было – да и какая может быть радость? Не было и облегчения – даже того невольного с каким приговоренный, измученный ожиданием, выслушивает судью…
И слова обращения в Богу в манифесте были не только данью традиции и обычаю. Просто – ему и в самом деле не на кого больше надеяться кроме как на Всевышнего. И на себя…
* * *
Ни придворным историографам, ни иностранным ученым, ни русским мемуаристам не удалось ничего узнать о дате и обстоятельствах разговора Марии Федоровны со средним сыном, в котором она убедила его принять корону и не возражать против отречения брата. Также неясно в какой именно форме было получено согласие колебавшихся великих князей – хотя вероятно Вдовствующая Государыня сумела каким-то образом изолировать двух главных сторонников идеи продолжения регентства – в. кн. Владимира Александровича и в. кн Николая Николаевича заручившись поддержкой большинства менее значимых членов семьи. Об этом много спорят – мы же предполагаем, что Георгий Александрович был поставлен матушкой перед фактом – и эту тяжелую обязанность она взвалила на свои не по-женски крепкие плеч единолично.