Я вздрогнул. Его слова напомнили разговор с Остином и цель моего визита сюда. Лукавые глаза Морока не сулили правды.
— Вы так говорите, как будто искусство обязано повторять реальность, — я решил найти брешь в рассуждениях. — А на самом деле…
Морок встал одним молодым движением. Я замолчал и поднялся тоже.
— Идем, — весело позвал меня за собой, развернулся и быстро зашагал вдоль стен. Его тело жадно впитывало сумасшедший ветер и снопы брызг разбивавшихся валов. Я летел следом. У какой-то лестницы Морок остановился, оглянулся на меня: поспеваю ли — и мальчишескими движениями забрался наверх. Пройдя площадку, поднялся еще выше, потом еще. Наконец остановился. Я, запыхавшись, взобрался следом. Мой спутник стоял у проема и пропускал меня вперед. Ветер толкал в спину. Город делал вдох, затягивая мое тело в беззубый рот двери.
Как только я вошел, ветер исчез. Вместо комнаты передо мной было нечто неописуемое. Многообразные многоцветные предметы или существа жили своей жизнью, подчиняясь смутно понятной, но невыразимой гармонии. Я сделал шаг вперед, и ближайшее ко мне существо вдруг рассыпалось мириадами мелких горошин. В тот же момент другие выкинули щупальца и начали собирать рассыпавшегося товарища, тихо урча и становясь прозрачнее. Тоненькая хрупкая ложноножка доверчиво, жгуче и мокро ткнулась в мою ногу. Я почему-то подумал, что стоит мне сделать еще шаг, и я сам рассыплюсь блестящими каплями.
— Вот это самое сложное, — сказал Морок за моей спиной. — Создать нечто, совершенно не похожее на реальность, но несмотря на это обладающее законами жизни, многообразием, непредсказуемостью и в то же время особой логикой, способное жить и развиваться самостоятельно. А также познаваемое и прекрасное с точки зрения обычных людей. Нечто совсем другое, но не менее совершенное, чем наша обычная действительность.