С различных сигнальных постов острова корабли в море зачастую обнаруживались уже на расстоянии в двадцать четыре морские лиги и всегда задолго до того времени, когда они могли приблизиться к берегу. В море постоянно крейсировали два военных корабля, один с наветренной стороны, другой — с подветренной. Эти корабли немедленно получали сигналы, как только посты на берегу обнаруживали в море судно. Каждое судно, за исключением британского военного корабля, сопровождалось по пути одним из крейсеров, который оставался с ним до тех пор, пока ему разрешалось бросить якорь или отдавался приказ отплыть прочь от острова. Никаким иностранным суднам не разрешалось бросать якорь, если только они не терпели бедствия. В этом случае ни одному человеку с таких суден не разрешалось сходить на берег. Офицер с воинской командой с одного из военных крейсеров посылался на борт судна, чтобы держать под наблюдением весь его персонал на всё время стоянки, а также для того, чтобы воспрепятствовать любому виду связи с островом. Каждое рыболовное судно с острова было пронумеровано. Каждый вечер при заходе солнца оно должно было стать на якорь под надзором лейтенанта военно-морских сил. Ни одной лодке, за исключением сторожевых лодок с военных кораблей, которые крейсировали у острова всю ночь, не разрешалось находиться в море после захода солнца. Кроме того, дежурный офицер получил указание в течение суток дважды удостоверяться в фактическом существовании Наполеона, что он и делал с максимальным, насколько это было возможно, тактом. Таким образом сэр Джордж Кокбэрн, мобилизовав все имеющиеся в его распоряжении людские резервы, принял чрезвычайные меры предосторожности, дабы воспрепятствовать побегу Наполеона. Оставалось разве лишь запрятать Наполеона в тюрьму и посадить его там на цепь.
Вскоре после прибытия Наполеона в Лонгвуд я сообщил ему новость о смерти Мюрата. Он выслушал меня с невозмутимым видом и сразу же спросил, погиб ли Мюрат на поле битвы. Поначалу я не решался сказать ему, что его шурин был казнен как преступник. После его повторного вопроса я рассказал ему, каким образом Мюрат был лишён жизни. Он слушал мой рассказ, не меняя спокойного выражения лица. (Я также информировал его о смерти Нея.) «Он был храбрым человеком, храбрее его не было; но он был сумасшедшим, — заметил Наполеон. — Он умер, не испытывая чувства уважения к человечеству. Он предал меня в Фонтенбло: воззвание против Бурбонов, которое, как он заявлял в свою защиту, было передано ему по моему указанию, на самом деле было написано им самим, и я никогда ничего не знал об этом документе, пока он не был зачитан войскам. Это верно, что я направил ему приказ подчиняться мне. А что он мог сделать? Его войска покинули его. Не только войска, но народ хотел присоединиться ко мне».