Умение тех сотрудников, которые занимались обработкой иностранных депеш, было просто удивительным. Не существовало образцов почерков, которые они не смогли бы скопировать в совершенстве; в секретном отделении почтового ведомства хранились печати, идентичные тем, которыми пользовались послы всех держав Европы, независимо от их количества, и тем, которые принадлежали знатным семьям в различных странах. Если им попадалась печать, для которой у них не было факсимиле, то они могли сделать его в течение суток. Этот порядок работы с иностранными депешами, — продолжал Наполеон, — не был моим изобретением. Первым, кто стал заниматься этим, был Людовик Четырнадцатый. Некоторые внуки тех агентов, которые первоначально работали на него, в моё время заняли те места, которые достались им от их отцов. Но, — добавил Наполеон, — Каслри делает то же самое в Лондоне. Все письма сотрудникам дипломатических служб и от них, которые проходят через почтовые отделения, вскрываются, и их содержание докладывается ему или кому-либо из его министров. Они, должно быть, в курсе дела, что подобная практика существует и во Франции».
Я спросил, существует ли общее правило во французских почтовых отделениях вскрывать письма, адресованные не представителям дипломатического корпуса. Наполеон ответил: «Изредка и только в том случае, когда человек находится под сильным подозрением. Тогда первое, что делается, так это вскрываются все письма, адресованные ему. Благодаря этому определяется круг его корреспондентов, и все письма, адресованные им, также исследуются; но это — одиозная мера, и она очень редко применяется по отношению к французам. Что же касается иностранцев, врагов Франции, то следует принимать все меры, чтобы выяснить их секретные махинации».
Наполеон затем сообщил мне, что он принял решение есть только один раз в день, в два или в три часа дня. За последнее время он ел очень умеренно.
3 ноября. Самочувствие Наполеона оставалось прежним. Следуя своей привычке, когда перед ним были разложены английские газеты, он спрашивал у меня значение тех или иных слов, которых он не понимал. Он резко порицал поведение союзных держав, подвергавших гонениям его брата Люсьена, имевшего склонность к литературной работе, человека, который никогда не командовал войсками и который всегда стремился отойти от политических дел. «Их поведение, — добавил он, — является прямым следствием сознания их собственной тирании и порождено страхами, возникшими в результате того, что они нарушили права наций и поступали вразрез с духом времени и волей народа. Подвергая гонениям меня, они могли привести в своё оправдание ряд причин. Они могли сказать, что я был и монархом и тираном и что моя ссылка была необходима для спокойствия мира; но ничто не может оправдать те акты угнетения и жестокости, которым они подвергают Люсьена. Тот принцип полезности и выгоды, который они однажды выдвинули и в соответствии с которым они действуют, только один Бог знает, к чему он может привести. Используя этот принцип в качестве предлога, французы могут оправдать убийство Веллингтона и уничтожение всей его армии. Это тот самый принцип, который заставит королей трястись от страха на своём троне».