Костя, едва выполз из нашего многоместного спального железного мешка, схватился за пулемет. Немца аж приподняло прямо на лежанке, так он подсобрался, увидев это. Видимо, решил, что сейчас тут его и порешат. А Костя вдруг мне доложил по всей форме противным протокольным голосом:
– Товарищ капитан, разрешите приступить к осмотру силков?
К осмотру силков, значит. Артист нашелся. С рыжей бородой, с вихрами во все стороны, в майке в зеленых разводах, галифе и сапогах. Глаза злющие. Ну-ну, а то мне в удовольствие тут с фрицем оставаться. Но пусть промнется – может, остынет.
– Разрешаю.
А что я мог сказать? Смотрю, и Прохор за ним потянулся. И на нас с Алексеем поглядывает.
– Пойду помогу, – говорит нерешительно и настырно одновременно, вот как такое возможно?
– Иди, Проша, – отвечаю.
И к Алешке поворачиваюсь, спокойно так спрашиваю, а самому материться охота:
– Ну, а ты куда пойдешь?
– Я вот думаю, почему на «юнкерсе» топора не нашлось? – Алексей сонно поворочал ложкой в котле, снял его с огня и побрел умываться.
Отлегло немного: хоть этот остался. Петр Иваныч из сломанной канистры, на которую ночью какой-то местный диверсант наступил, умывальник устроил. Пробил сбоку дыру так, что чуть наклонишь – струйка воды течет. Очень удобно получилось.
– А я на озеро, – сказал независимо Константин тогда, но уже на следующий день толокся в очереди.
– Тю-ю, – подначил Петр Иванович, – никак в озере воду диплодоки вылакали.
– Жарища, идти неохота, решил по блату в твоем умывальнике сполоснуться, – ухмыльнулся Костя.
Дежурный с утра должен залить ведро, а потом, по уговору, доливал тот, на ком вода кончилась. Дежурный сегодня радист, и вода залита, как положено. Когда только успел. Но из вредности всегда производительность повышается. Помню, бабушка Паша в мой летний приезд задание дала грядку моркови очистить от сорняков. Так грядка была очищена в два счета. И от моркови тоже…
– Почему топора, говоришь, не нашлось? – сказал я вслух. – Мне оставь, лейтенант, всю выльешь, хорош, полоскаться, как дома.
Алешка плескался в умывальнике. Фашист сидел, привалившись к дереву, серо-синяя фрицевская рубаха, висевшая балахоном, покрылась пятнами соли. Солнце поднялось выше над самолетом и теперь жарило немца беспощадно.
– На черта мы с тобой его притащили, – сказал я, – одни проблемы. Даже по нужде его отпустить одного и то боязно. Сбежит и будет вредить из кустов, нелюдь.
– Тоже вчера об этом подумал, когда уже в лагерь вернулись. – Алексей подошел к костру и оглянулся на пленного. – Пусть бы за стеной своей валялся.