Один скелет рассмотреть… так ведь и свой очень легко ненароком оставить. В той стороне вечно крики истошные слышались. Проша и говорил, что там могут «обитать хищные виды ящеров, потому что встречаются небольших размеров травоядные», подходящих размеров еда, значит, в переводе на наш, мещанский.
Бортстрелок сказал, обернется быстро. Но у него же нога больная. Правда, хромал он не сильно, на роль охотника годился, а вот на роль убегающей дичи – нет, скорее на роль пасущегося мирно обеда. Я поднял глаза, увидел, что Алексей смотрит на меня.
– Давай пройдем вдоль лощины по тропе, – сказал я. – Может, дичи набил – никак не дотащит.
Но смеяться никому не захотелось. Проша так и застыл с листком в руке, дошло наконец, что Петр Иваныч пропал. Немец следил за нами и вслушивался. Костя коротко спросил:
– Какие приказания будут, товарищ капитан?
– Готовьте ужин. Остаешься за старшего, Костя. Подбейте кого-нибудь и слопайте его, – улыбнулся я. – За нами, если задержимся, пойдешь только утром, не раньше.
Понял, что получилось слишком трагично, и добавил:
– А то так и будем друг за другом ходить впотьмах. Мы, если что, где задержимся, там и заночуем.
Собрались быстро. С трехлинейкой ушел Петр Иванович, поэтому нам из вооружения остались пистолеты и пулемет. Пулемет решили не брать. Тащить его не хотелось, местную трехэтажную тварь трехлинейкой или пистолетами не возьмешь, только пощекочешь, но и с пулеметом на ходу, с рук, особо не управишься. Прихватили моток строп на всякий случай. Думать о таком случае не хотелось, но немца-то без строп не вытащили бы.
Костя ушел в сторону зарослей с птеродактилями – за ужином. А мы с Алешкой – вглубь леса. Звериная тропа уходила под кроны высоких деревьев, очень высоких. Темнело, вдалеке прокатился гром.
Эту часть окрестностей мы почти не знали, потому что в паре километров от лагеря начинался бурелом и старый пал. Лощина шла в гору и скоро превратилась в пологое ущелье. Местами еще оставались следы пожара, проплешины без джунглей – застывшая лава, по склонам торчали реденькие кривые деревца. Мы время от времени выкрикивали «Петр Иваныч!» и прислушивались. Отвечал нам гундосливо какой-то зверь.
– Черт, лучше бы до утра подождать, скоро темно будет, – сказал Алексей после очередной переклички.
Шли мы уже около часа. Расходились в разные стороны, сходились.
– Это да, – ответил я и больше ничего не сказал.
И Алешка молчал.
Кто его знает, как лучше. Когда слышишь эти звериные завывания и рев, раздававшиеся по джунглям, и все твои – вот они, рядом и в относительной безопасности, то ничего, даже смешно. Различаешь орущих даже по воплям. Думаешь: «О, длинношеее орет, а это парень с гребнем на спине, а вопль археоптерикса, если выберемся, сниться мне будет, похоже». Теперь же все время крутилась мысль, что там, среди этих дебрей, где-то скитается Петр Иванович. Совсем один, уставший, голодный, пожилой мужик, – это к тому, что сил у него поменьше, чем у меня или у Алешки. Скитается, бедняга, а выйти к лагерю почему-то не может.