Тут Проша смеяться перестал:
– А ведь правильно. Инстинкт, значит, у перепончатых и у пернатых одинаковый, хищников к своим гнездовьям не подпускать. Поэтому близко от лагеря одни травоядные и прохаживаются. Наверное, этот тираннозавр издалека пришел, а местные территорию знают и даже не приближаются. Чтоб не связываться с летучими гадами. Так что нам птеродактили не только пищу предоставляют, но и оборону держат.
– Полезнейшая, оказывается, штука – птеродактиль, а ты, Галюченко, их в котелок, – ехидно ввернул Костя.
Петр Иванович вдруг обиделся:
– Ты шути, да не зашучивайся, радист. Есть захочешь – приходи извиняться.
Веселое настроение сразу и улетучилось, устали мы все, нервы на пределе.
– Экипаж, отставить ругаться! К перетаскиванию «ланкастера» при-иступить! – громко скомандовал я.
Глава 41
Проша, на тебя вся страна смотрит!
Сегодня решили начать с уничтожения зарослей перед пляжем. Помятые во время нашей аварийной посадки деревца давно поднялись, будто мы здесь и не бороздили на двадцатитонном «ланкастере».
Это больше походило на какой-то безумный марш-бросок. Алексей и я рубили кустарники, лианы, все, что подворачивалось под топор. Немец с радистом очищали площадку, оттаскивая подальше ветки. Петр Иваныч срезал дудки, между делом запустил ножом в руконогую рыбину, высунувшуюся над водой, и сам удивился, что попал. Да еще и наповал – кажется, в наше время рыбы будут более живучи.
– О! Еда есть, – пробормотал он, забираясь за добычей в неглубокую заводь.
В воду пришлось лезть и мне, рыбина оказалась тяжелой, скользкой, покрытой слизью – не ухватишься.
Заросли были уничтожены уже к обеду. Направо – море, налево – просека. Мы переглянулись.
– Обедаем и загружаем машину багажом, – сказал я, обводя глазами экипаж, затихший и столпившийся вокруг меня. Добавил, улыбнувшись, уже не в силах сдерживать радость, потому что просто этот момент наступил, пусть неизвестно, как выйдет, но сейчас-то еще неизвестно, и надежда, получается, пока есть: – Проша… вспоминай, все ли проверил.
Загалдели хором не понять что, слышно было радиста больше всех, он кричал не очень вразумительно, но отчаянно:
– Проша, ты это… смотри… на тебя вся страна смотрит! Уже глубокой ночью сели, притихшие, у костра.
Побросали, что увидели и что вспомнили, в «ланка-стер».
То ржали как ненормальные:
– Оставь, Петр Иваныч, котелок, куда тащишь, с утра завтрак по расписанию!
То ругались из-за пустяков.
И теперь сидели молча. Проша время от времени бросался к своей машине. Я увидел, как фриц стоит у раскрытого бомболюка, смотрит на едва помещающийся в фюзеляже Прошин агрегат. Юрген обернулся на меня, опять на машину. Понял ли он, что здесь мы все из-за нее? Может, и понял.