Чекист с короткой стрижкой, в чёрной кожаной куртке – не поймёшь, мужчина или женщина – поднялся наверх. Толстая дверь плавно отворилась, и показалась улыбка воробья. Кивнул, но Надежда Петровна обратила на него столько же внимания, сколько на тумбочку. Были дела поважнее. Сердце тикало в контейнере спецхрана, отсчитывая секунды. Через десять дней товарищ Зинина спустится снова на минус пятый и пройдёт обратную процедуру. Или умрёт, если не успеет вернуться.
До отправления поезда почти сутки, но этого очень мало. Надо ещё раз поднять досье на Николая Семёновича, его соратников и возможных союзников, снова просмотреть Гришины парижские материалы, адреса, письма. Пусть она всё это знала наизусть. Сейчас будет изучать заново, оценивать другими глазами.
…В 1898 вошёл в состав РСДРП, после II съезда партии – меньшевик… депутат III и IV Дум… масон… образован… голосовал против военных кредитов… содействовал успеху переговоров… член редколлегии «Рабочей Газеты»… поддерживал курс Временного правительства… предлагал войти в правительство эсерам… осторожный… обращался за помощью к кронштадтцам… на посту председателя Петроградского Совета РСД его сменил Троцкий… уехал в отпуск в Грузию и более не возвращался… революцию категорически не принял… в 1918 председатель Закавказского сейма… ходатайствовал о признании де-юре независимости Грузии… соглашался на протекторат Великобритании или Франции… опасен… живет в Лёвиль-сюр-Орж, близ Парижа…
Многое Надя знала и так. С Николаем Семёновичем виделась несколько раз, но не общалась. У неё было много друзей-меньшевиков. Поправила себя: соратников. Вообще, про Карло сама могла бы Гришке порассказать. Среди меньшевиков она такая же своя, как и среди большевиков.
Платье обвивалось вокруг ног, с непривычки мешая идти; тугой лиф давил. После кожанки и брюк Надя чувствовала себя не в своей тарелке. Вокруг шныряли мешочники, вертелись фраера, дородная тётка с выводком детишек кудахтала над барахлом. Надя растворилась в гомоне, превращаясь в серую мышь. Проще простого слиться с толпой – делай то, что другие. Она шла в людском потоке, и даже малолетки-карманники не задерживали на ней взгляд.
Возле обтрёпанного поезда, уходящего в Европу, народу было меньше. Пассажиры стояли чинно и спокойно, не суетясь над чемоданами, уложенными на тележки носильщиков. Да и пассажиры совсем другие.
Надежда Петровна приметила мужчину лет пятидесяти в костюме-тройке, с лысиной, золотыми часами на цепочке и животом, как у беременной бабы. Он щупал её масленым взглядом, в котором сквозило пренебрежение. Надя постаралась представить себя чужими глазами: молодая женщина до тридцати, с модной причёской «под мальчика», белая до синевы кожа, острые черты лица, длинное коричневое платье без рюшей – похожа на учительницу, но что делает в этом поезде? Наверняка принял за гувернантку.