Тем не менее, как бы я ни был осторожен, моё понимание знакомых сцен всё ещё исчезало в бесконечности, поскольку мое новое нечестивое видение утверждало себя, и каждый мой взгляд на реальность становился неестественным и тревожил своей геометрией. Мой слух тоже нарушился. Колокольный звон, доносящийся из далёких звонниц, звучал более зловеще, пугающе эфемерно, как будто звук доносили бестелесные призраки из нижних сфер, где измученные души вечно стенают в тоске и боли. С каждым днём я всё больше отдалялся от мирского окружения, из моего представления о земле исчезли эоны лет, они теперь обитали среди непостижимого. Время стало чуждым, и моя память о событиях и людях, которых я знал до того, как я приобрел книгу, дрейфовала на тусклых туманах нереальности, невзирая на то, как отчаянно я пытался цепляться за них.
Я помню, как в первый раз услышал голоса; странные, нечеловеческие, свистящие голоса, исходящие из внешних уголков чернейшего пространства, где аморфные существа прыгают и скачут перед большим чёрным, изрыгающим зловоние идолом, обветшалым ввиду прошедших бесчисленных столетий. С началом этих голосов пришли видения ужасающей интенсивности, страшные химеры двойных чёрных и зеленых солнц, освещающих вознёсшиеся монолиты и цитадели зла, которые поднимались, ярус за ярусом, словно стремясь избежать своих земных привязанностей. Но эти сны и иллюзии были ничем по сравнению с ужасным колоссом, который позже вторгся в моё сознание; даже сейчас я не могу вспомнить этот ужас во всей его полноте, но, когда я думаю о нём, у меня создается впечатление необъятности, выходящей за пределы всех размеров. Колосс шарил вокруг себя щупальцами, пульсирующими, словно имели собственный интеллект, оживлённый злобным пороком. Возле колосса прыгали жуткие, трупные чудовища, их голоса усиливались до неблагозвучного песнопения:
«Мвл'фгах пивфг фхтагн Гх'тьяф нглиф лгхья».
Эти ужасы постоянно сопровождали меня, как и тень извне.
Тем не менее, я изучал книги и свитки, и переходил через чёрные врата в неизвестные измерения, где тёмные существа наставляли меня в искусстве настолько адском, что даже самые прозаические умы, вероятно, разорвались бы при мысли о них.
Я помню, как обнаружил название книги; это было поздно вечером, когда я сидел, изучая изъеденные червями страницы, и наткнулся на параграф, бросающий свет на мой таинственный экземпляр:
«Ньярлатхотеп правит в Шарноте, вне пространства и времени; в гигантском, чёрном дворце он ждёт своего второго пришествия; в чернейшей ночи он размышляет и терзает своих слуг.