— Я, говорю, только плоды благословил, как в требнике установлено. К Церере даже не подходил.
— А Юпитеру, говорит, последовал?
— Какому, говорю, Юпитеру? Дураком таким, знаете, непонимающим прикинулся.
— А такому, что на троне ехал… Ты, отец, у меня смотри. На этот раз прощаю, а боле, чтобы не было.
Слава тебе, Христос… А уж думал либо в монастырь на послушание, либо во причетники с запрещением священнослужения. Матушка прямо заплакала от радости, видя меня безвредно вернувшимся».
_____
«Заходил пан Ружицкий. Сказывал, исправник был. Строго-настрого воспрещено, дабы впредь языческого богослужения не происходило.
— А что же граф?
— А ничего. Кланяйся, говорит, там архиерею и прочим… А праздник Церере будет у меня попрежнему.
Тут ему исправник разъяснил, что значит, духовенству, нам, то есть, как православным иереям, так и ксендзам. сие строго-настрого воспрещено. Так что вы думаете сей ересиарх ответствовал:
— Ряса, говорит, недорого стоит. Закажу себе красную шелковую рясу и освящу плоды не хуже вашего попа…
Вы подумайте!.. Оле нечестия!.. Ох, долготерпелив бог и многомилостив. Одначе, за рясу и прочее кощунство накажет рано или поздно, тяжко накажет… Обязательно не простит».
_____
«А Микита-то?.. Уже служит в замке. Пришел сегодня, опять принес курицу, десяток яиц и бутылку водки…
— Что, говорю, выбил дурь-то из головы?
— Эх, говорит, батюшка, не дурь это… И когда, говорит, дом загорится, то уж его не погасить.
— Все значит, говорю, с тем же?
— Нет, не совсем…
— Так-то оно лучше.
— Я, говорит, уже служу в замке. Истопником определился. Графиню панночку каждый день видаю. Каждый день с ней говорю. Ну и душа же у нее… Вот, говорит, батюшка, хотите верьте, хотите нет, а она меня любит.
— Ну?
— Ей богу.
— Так, так, так… О чем же она говорит с тобой?
— Когда как… О дровах, например… Мне, говорит, всегда жалко смотреть, как ты в печку дуб бросаешь. Рос бы он себе в лесу. Подумай, говорит, ведь что ни дуб — то сто лет… А для чего сто лет прожил? Чтоб его в печку бросили? Я, говорит, все дубы в нашем лесу знаю… Богатыри все, красавцы. И тут прибавила: „как ты“, говорит. Как бог свят.
— Врешь?
— Ей богу. Так и сказала.
— Может сие, говорю, нужно понимать, как хулу: дескать ты, Микита, дубина.
— Бросьте, говорит, батюшка. Не понимаю что ли! Слава богу, не маленький! А пришел я к вам с просьбой. С панночкой я уж там сам договорюсь. А вот с графом… Как он? Так вот ежели бы вы, батюшка.
— Это что же? В сваты меня зовешь?
— Похоже как будто. А уж я бы вам за это…
Я даже не стал дальше и слушать. Повернул его к двери, отдал ему его курицу и поскорее выпроводил.