Врач, пользовавший больных, давал профессору объяснения, с перепугу перевирая все, от фамилии больного до характера болезни. Профессор изредка щелкал больных скрюченным пальцем по лопаткам и отрывисто поправлял врача. Тот краснел, потел, в ужасе таращил глаза и путался еще более. Белохалатная рать благоговейно молчала, стараясь нагнать на лица вдумчивое выражение.
Подошла очередь старика, который решительно не мог осмыслить, почему вокруг такая сумятица? Он полусидел на кровати, почесывая острые коричневые ключицы, и с удивлениехи переводил близорукие глазки с одного халата на другой.
Врач давал объяснения:
— Выходящий из ряда случай, профессор. Произошел вчера… То есть, привезли вчера… Температура нормальная… Удивительно… Самочувствие хорошее… Непостижимо… А между тем… фамилия Кубышкин… То есть… левое легкое отсутствует… правое, в роде того…
Несгибающийся палец профессора долбил грудь и спину старика. Закрыв глаза, можно было подумать, что в палате поселился одинокий, но очень добросовестный и трудолюбивый дятел.
— Мда… протянул, наконец, профессор и посмотрел на свой палец.
Охалаченные люди молитвенно переглянулись, кое-кто близоруко уставился в записные книжечки.
— На что жалуешься, дедушка? — спросил профессор.
Старик заерзал на постели и заулыбался:
— Курить не дают, ваша милость.
— Вам нельзя курить. — вредно, — улыбнулся и профессор.
— Поди ты! Чего вредно? Табак, он — пользительный. Кровь разгоняет. Вот, от тебя табачком пахнет, а меня завидки берут..
В толпе кто-то хихикнул. Профессор уныло рассматривал свой палец.
— Лечиться надо, дед. Серьезно лечиться И о табаке забыть пора. На юг вас надо. В горы. На чистый воздух. Или я ни за что не могу поручиться…
Старик весь расплылся в улыбку:
— А ведь ты, ваша милость, тринадцатый…
— То есть, как это — тринадцатый? — удивился профессор.
— Обнаковенно как… Сорок годов меня от чихотки лечат. Двенадцать душ дохтуров меня стукали за это время… И все померши, как есть, до единого. И все, почесть, от нее, от чихотки… А я все скриплю. И все, как сговоривши, на юг куда-то гнали. Все двенадцать. Ты — тринадцатый, и тоже что и те… Постой, куда же ты, ваша милость, я еще не все досказал…
Профессор поднялся с табурета, на который присел перед этим и, сутулясь, направился к двери:
— Некогда мне, дед, глупости твои слушать… Меня другие больные ждут.
Старик кричал вдогонку:
— Прикажи, ваша милость, махру мою отдать. Вчерась целый цибик отобрала. Изведусь я без курева…
В дверях профессор остановился:
— Сестра, велите вернуть больному его табак.