— Я убью негодяя! — кричал Пинхас.
— Действительно, — подлил Беркович масла в огонь. — Этот негодяй достоин смерти, жаль, что в Израиле нет смертной казни.
— Убью! — лицо Пинхаса побагровело. — Как он мог! Моя Хана! Что он с ней сделал!
— Это ужасно, — поддакнул Беркович.
— Так избить бедную женщину! — вопил Пинхас. — До смерти! Негодяй!
— Это вы о себе говорите? — с иронией спросил Беркович, но Пинхас не слышал, он смахнул со стола сверток, на пол высыпались пакетики со сметаной, кефиром, кетчупом.
— Инспектор! — крикнул сержант. — Вы слышали, что говорит Пинхас?
— Слышал, — в кухню вошел инспектор Хутиэли, из-за плеча его выглядывал эксперт Хан. — Он так орет, что на улице слышно. Борис, ты уверен, что он не видел жену?
— Да, — кивнул Беркович. — Я специально провел его в кухню и спровоцировал на этот разговор.
— Три свидетеля слышали, — обратился Хутиэли к примолкнувшему Пинхасу, — как вы кричали о негодяе, избившем до смерти вашу жену. Откуда вам известно, что ее избили, а не застрелили, скажем, или не задушили? А?
— Что? — Пинхас все еще делал вид, что не понимает. — Но… разве…
— Ну хорошо, — вздохнул Хутиэли. — Разберемся в полиции. Борис, — обернулся он к Берковичу, — ты хороший психолог. Но поторопись, ты едва успеешь к началу представления, и Наташе, боюсь, будет не до психологии преступников.
— Я могу идти?
— Иди, иди, без тебя разберусь. Этот господин уже фактически признался, а улики мы найдем без труда — достаточно посмотреть на царапины на его шее…
Пинхас смотрел исподлобья и уже не кричал.
— Если честно, — сказал сержант Беркович, — я не получил удовольствия. К тому же, я знаю кое-какие обстоятельства, и потому личность режиссера мне несимпатична.
— При чем здесь личность режиссера? — рассердилась Наташа. — Ты можешь смотреть спектакль, не думая о своих полицейских штучках?
— Могу, — вздохнул Беркович и взял Наташу под руку. Они возвращались из театра, Наташа давно хотела посмотреть «Служанок» в постановке Виктюка, но лишь сейчас, во время очередных гастролей театра в Израиле, ей удалось не только выкроить время самой, но еще и уговорить Бориса — у сержанта изначально было предубеждение против этого режиссера.
— Могу, — повторил Беркович, — но мне как мужчине не может нравиться, когда бьют по лицу женщину.
— Почему ты веришь слухам? — возмутилась Наташа. — Мало ли что говорят о талантливом человеке!
— Инспектор Бирман, — сказал Беркович, — третий день разбирается с жалобой импрессарио Бендецкой.
— Какой ты все-таки… — обиженно сказала Наташа. — Я говорю о новом театральном стиле, о потрясающих средствах выразительности, а ты — ударил он ее, не ударил…