Смотрю на кремлевские главы, освещаемые первоутренними лучами весеннего солнца, и думаю: откуда же этот дивный свет, если мой подмастерье еще вместе со мной шьет сапоги?
Милая моя Ляля, как много ты по ночам плачешь и долго-долго спишь по утрам, я очень хочу сделать, чтобы ты не плакала и раньше вставала. Если бы ты только знала, с какой великой силой утренний весенний свет работает для нашей любви! Если б этот свет не очищал мою душу многие годы, я бы не мог узнать живущего в тебе ангела и полюбить его, как я страстно желаю, навсегда и до конца.
Теперь мне кажется,-- так давно это было,-- ты повторялась в сомнениях, видишь ты меня как человека достойного твоей любви, или же тебе это только видится. Теперь же, когда он с тобой, ты не унимаешься в твоих ночных сомнениях и спрашиваешь:
-- Что это -- человек пришел или пришло твое время любить?
Милая моя, не хочу времени -- хочу человека, хочу при помощи живущего в тебе ангела создать свое новое время.
Скоро поезд приносит меня в Загорск. Здесь так сильна весна света, что от боли в глазах слезы текут, и самую душу просвечивает, и проникает за душу, куда-то, может быть, в рай, и дальше за рай, в такую глубину, где только святые живут... Святые... и тут впервые я думаю, что святые происходят от света и что, может быть, в начале всего, там где-то, за раем, только свет, и все лучшее происходит от света, и если я буду это знать, никто любви моей от меня не отнимет и моя любовь для всех будет светом...
В лесу на снегу, еще нетронутом, много следов, как зимой, но полдневные, горячие лучи помогли деревьям стряхнуть с себя весь зимний снег. Только в самой глубине в развилке уцелел зимний ком снега и не падает. В прежнее время я бы придал этому снегу какое-то значение, может быть, снял фотографию или записал об этом в книжку, чтобы, складывая потом записи, сделать из них узорчатый ковер. Десятки лет с непостижимым терпением занимался я этим тканьем в смутном предчувствии, что по этим коврам придет ко мне ангел, родной моему Михаилу.
Все совершилось, точно, как я ожидал: по этим коврам пришел мой друг желанный. И вот теперь больше не надо мне замечать, записывать, снимать, складывать и сочинять. Теперь друг мой со мной и освобожденный дух мой веет, где хочет. Ну вот, я достиг своего домика, тоже с полуподвальным помещением, точно таким, в котором жил тот сапожник, хороший человек, приютивший наказанного ангела. Такая тишина, такое одиночество, и в то же время сознание спокойствия и гармонии, какое невозможно было достигнуть прежним, обыкновенным человеком.