– Я сразу извещу его, – заверила она отца Джона и спросила: – Как скоро можно ожидать…
– Вам напишет главная настоятельница. Если вас примут – возможно, через месяц, – все будет в ее руках.
Месяц! Именно на такой срок Люси и рассчитывала. При мысли об этом ее охватил непонятный пыл, она была в упоении.
– Вы так добры ко мне, святой отец, – прошептала она. – Хочу вас поблагодарить.
– Не стоит благодарности.
В его тоне слышался едва ли не упрек, осуждающий любые человеческие чувства. Затем священник многозначительно замолчал, и короткая беседа была окончена.
– Идите с миром, – сказал он ей вслед, когда она направилась к двери.
Люси была счастлива. Она добровольно совершила этот шаг. Эти несколько минут разговора, столь сдержанного и невозмутимого, приведут ее к желанному прибежищу. Из ризницы она вошла в церковь. В меркнущем свете видны были смутные очертания гулкого нефа, оживляемые лишь красноватым мерцанием алтарной лампады. На миг Люси опустилась на колени, преисполнившись трепетной благодарности. Если бы только ее приняли! Она молилась о том, чтобы ей разрешили быть слугой Господа, чтобы Он простил ее холодность и прежнее равнодушие. Но ее обязательно примут. Она чувствовала, что теперь ее жизнь подчиняется этой единственной цели.
Люси окружали тишина, уединенность, полумрак. Завороженная каким-то невидимым образом, она сияющими глазами всматривалась в темноту за этим мерцающим светом. Охваченная желанием подчиниться, она всем телом тянулась к пустоте алтаря.
– Всё… всё ради Иисуса!
Для нее не существовало полумер. Да, она должна отдать всё. Как заблуждаются те, кто отвергает благую любовь к Богу! В этом суть всего. Это свет, к которому со слепым неодолимым желанием, как мотылек из темноты, стремится ее душа – странный сплав инстинктов.
Удивительно, что она, Люси Мур, вот-вот должна уйти в монастырь. Только ей самой понятно значение этого шага. «Всё, всё ради Иисуса!» Правда в том, что она отдает себя Ему со всем страстным пылом невесты!
По совету своего духовного наставника она написала Эдварду и в следующую субботу была поражена его ответом. Ибо ответом было не письмо, а визит – да, персональный визит каноника.
– Я должен был приехать, Люси, – начал он, едва отдышавшись после торопливого приветствия. – Я занят. Чрезвычайно занят. В четыре у меня встреча в епархии, но я просто обязан был приехать. – За последние несколько лет его манера несколько изменилась – под маской надменности скрывалась неуверенность в себе, обходительность граничила с напыщенностью. – Что такое ты пишешь в этом письме? – продолжил он, с укоризной поднимая брови, и вытащил из кармана письменное свидетельство. – Это, конечно же, несерьезно?