Севастополь (Малышкин) - страница 247

Он позвал Опанасенко. Сложил на койку винтовку, патроны, папиросы. Вынул из тайного хранилища школьный браунинг. Горбушку хлеба на всякий случай. Кажется, это было все?

На корме, в синей темени, стояли двое стройных, прямолобых, с винтовками на плечах, как статуи, Кузубов с Хрущом. Он, третий, присоединился — приземистый, немного пригорбленный от сиденья за книгой. Опанасенко высунулся следом, махал из могильного своего логова:

— Счастливо!

За гудком послышалось едва… Чем-то возбужденным, праздничным опахнул темный воздух, вероятно, от огней, от будоражно поднятого в ночи многолюдья. Осыпалась круча под бегущими штоломными ногами. Завидно было, что нельзя, как Хрущу, с припляской скакать через овражки, разгульно вопить:

— Э-эй, Кузубов, друг! А можбыть, и живые назад не вернемся… а ну, и мать с ней!

Кузубов поспевал сзади мягко, по-кошачьи, — за его голосом угадывалось подслеповатое, смешливо-торжественное лицо.

— Нет, Хрущ, я смерти не хочу. Ты скажи, чего мы видали с тобой в наши молодые годы?

«Теперь-то увидим!» — хотелось вызывающе крикнуть Шелехову. Ночь обтекала его ознобной, огненной свежестью. Так вот оно какое — то, что манило, и ужасало, и закрыто было от него всю жизнь. Пьяная смертная гарь под окнами ораниенбаумской школы… Бушеванье борьбы и жути, бившееся о стенки его тюремной каюты… Теперь он дорвался, брал свое, до дна вдыхал обжадовелой грудью… Вот оно какое!.. Над портом продолжали штурмовать гудки, рыдание сирен. Прожекторы разрывали нагорный мрак неестественными солнцами. Шлюпки высыпали в темень воинством тревожных, рыщущих огоньков. От всего поддувал обжигающий ветерок напора и опасности…

…Конец ночи был — за севастопольскими рубежами.

Много народу ушло из Севастополя безвестно в ту ночь. Ушло и не вернулось. Шеститысячная волна матросов-повстанцев и портовых в три дня смыла с полуострова малодушную контрреволюцию, а там устремилась далее, на Синельниково, на Ростов, захватив с собой, среди тысяч других, и крошечную судьбу некоего Шелехова.

Первая часть романа была опубликована как самостоятельное произведение под названием «Февральский снег» — Красная новь, 1927, № 1, 2, 3. Последующие части печатались в журнале «Новый мир» (1929, № 1, 2, 3 и 1930, № 11, 12). Первое отдельное издание — ГИХЛ, 1931.

В основу романа положены реальные исторические события первого года революции в Петрограде и на юге страны, свидетелем и участником которых был А. Г. Малышкин. Стремясь к исторически достоверному отражению революционной эпохи, писатель обратился к исследованию документальных материалов — периодики, воспоминаний очевидцев. Существует свидетельство автора, что при работе над романом он использовал свои дневники. В 1934 году в беседе с корреспондентом газеты «Литературный Ленинград» А. Малышкин, в частности, сказал: «Мне хочется выразить задуманное наиболее правдиво, искренне, точно. Так работал я и над „Севастополем“, материалом для которого были мои дневники» (Лит. Ленинград № 46 (68) от 8 сентября 1944 г.).