— Да так, — сказал он отрывисто и криво улыбнулся.
— Два года просидел, с тридцать седьмого по тридцать девятый… Как враг народа.
— Почему же скрыли это от меня? — резко бросил я.
Загорулько перешел на официальный тон.
— Товарищ капитан, я полностью реабилитирован. Партия доверила мне политработу в армии. Скрывать что-либо от вас поэтому нет никакой необходимости.
— Понимаю, — ответил я примирительно. — Но рассказать-то по крайней мере могли.
— Зачем? Если вы думаете, что это воспоминание приятно, то глубоко ошибаетесь.
— На финский фронт пошли добровольно?
— Добровольно. До ареста командовал танковой ротой. Пока сидел, техника шагнула вперед, и я отстал. Пришлось переучиваться. Словом, на финской воевал простым танкистом.
— Что ж, всевали не плохо, — я взглянул на его правый висок, затем на орден. — Доказали свою верность Родине.
— Я, товарищ капитан, на фронт пошел не верность доказывать, — вспыхнул опять Загорулько. — Кому я должен был ее доказать? Партии? Она не сомневалась в моей преданности. Ежову? Его уже не было…
Подошел майор Михайлов и прервал его объяснение. Пожаловался:
— Странно, едем и не знаем, на какое направление. Кто говорит — на киевское, кто — на смоленское.
— Неважно куда, важно, что вместе, — заметил я. — В бою всегда приятно чувствовать локоть друга.
Стоим мы втроем у вагона и тихо разговариваем. Мимо проходит старшина Ковальчук. Приветствует. Шагает до хвоста эшелона, поворачивается и идет назад. Вижу, у него к нам дело, но подойти не решается. Подзываю:
— Что случилось, старшина?
Ковальчук мнется, потом говорит:
— У меня вопрос к товарищу политруку…
Загорулько и старшина отходят. Немного погодя подхожу к ним. Меня интересует, чем Ковальчук встревожен. Тот, не видя меня, продолжает рассказывать:
— Так вот, не подчинился я ему, да еще разозлился, говорю: «Вы идите к себе и своими командуйте!»
— Кому он не подчинился? — обращаюсь к Загорулько.
— Старшему лейтенанту Вейсу.
«За неподчинение и оскорбление командира старшину надо бы немедленно арестовать», — решаю про себя, но жду, что скажет замполит. А он спрашивает у Ковальчука:
— Мне все же непонятно, почему вы отказались выполнить приказ. Приказ правильный. В чем же дело?
— Приказ-то правильный, — соглашается Ковальчук. — Только старший лейтенант ведь немец!
— Ну и что из того? Старший лейтенант Вейс — советский гражданин, коммунист, хороший командир.
— Сейчас это понятно. А тогда словно разум помутился. Подумал: «Вейс — немец. Немцы наших детей с самолетов расстреливают, города жгут, добро уничтожают…»
— Ах, вот в чем дело, — улыбнулся Загорулько. — Но вы, старшина, забываете, что не все немцы фашисты. Есть и антифашисты, которые томятся в концентрационных лагерях. Тех, кто пришел к нам с оружием, надо истреблять. К ним у нас жалости не будет. Ну, а кончится война, фашистские полчища будут разбиты, войдем в Германию — неужели примемся уничтожать и мирное население, детей?