Журавский подал матери знак. Она достала из корзины большую ковригу хлеба и вышитое полотенце. Управляющий, по замыслу которою хлеб и полотенце должны были послужить нам пропуском, стал пробиваться через оцепление. Куда там! Усатый краснолицый жандарм так саданул его кованым сапогом в живот, что Журавский тут же скрючился и упал.
— Вы что делаете?! — возмутилась мать. — Это управляющий Жилинского!
— Пошла вон, — выругался жандарм. А один из казаков стал наезжать на нее конем.
…Прошло несколько часов. Солнце начало припекать, воздух накалился. Нам, стиснутым со всех сторон, трудно стало дышать. А того, кого ждут, все еще нет.
По толпе побежал шепот:
— Царь давно приехал. Он только боится показываться, напугали его.
Журавский куда-то пропал.
— Мама, уйдемте, — предложил я.
Она посмотрела на меня так, будто я был ненормальным:
— Ты что, царя ждать не хочешь? Погляди, сколько людей ждут.
Опять стоим, обливаемся потом. Вдруг кто-то тихо щелкает меня сзади по уху. Оглядываюсь и глазам своим не верю: передо мной знакомый студент Николай Наревский из Городища. Но как он попал сюда? И почему в очках? А Николай, заговорщически подмигнув, спрашивает:
— Государя-императора встречаем?
— Встречаем, — отвел я глаза в сторону.
— Так он, пока его ищейки не завершат работу, не покажется, — шепнул Николай, наклонившись ко мне.
— Разве царь действительно здесь?
— Давно. Он в вагоне закрылся…
Толпа заволновалась. Ее опять оттиснули назад. Я поднялся на носки, чтобы увидеть площадку у центрального входа в вокзал. Там было пусто. Только стояли застывшие шеренги солдат.
Вдруг стало тихо так, что слышен был шелест листьев на деревьях. Открылась дверь вокзала, и оттуда шаркающей походкой вышел невысокий, плюгавый, рыжебородый человек. За ним потянулись генералы, полковники, адъютанты, штатские, расфуфыренные дамы. Загремел оркестр, в воздухе разнеслось многоголосое «ура».
Так вот он какой, государь: лицо с сероватым нездоровым оттенком, взгляд робкий. Выставил вперед правый сапог и приветствует толпу, машинально помахивая рукой.
Моя мать тихо, испуганно шептала:
— Боже мой, царь! Боже мой, батюшка!
Она была бледна и все время крестилась. Вдруг рванула меня за рукав, подалась с хлебом на полотенце к кордону казаков.
— Назад! — угрожающе заревел жандарм. — Назад!
В это время несколько голосов выкрикнули хором:
— Долой самодержавие! Долой войну!
— Да здравствует мир! — поддержали их в другом конце толпы.
— Долой большевиков, они продались немцам! — в истерике завопила женщина. — Арестуйте их!
И тут же совсем близко, почти рядом со мной, молодой голос запел «Интернационал». Я по сей день уверен, что пел это Николай Наревский, студент из Городища: