Саймон слушал, опустив голову. Длинная ровная челка скрывала его глаза.
— А ты вернешься? — спросил мальчик, подняв на старшего товарища взгляд — по-детски открытый и в то же время невероятно твердый — под таким невозможно было лгать…
— Конечно, малыш… — Малколм попытался сглотнуть комок, некстати подкативший к горлу, — я думаю, что это всего на пару месяцев, не больше. А потом я приеду, привезу много-много денег и подарю тебе велосипед. Помнишь, я обещал?
Саймон кивнул.
Это было давно, ещё в первый год его обучения в Норде. Он приехал из детского бокса молчаливым диковатым мальчиком и однажды по-детски неуместно нелогично заупрямился — не захотел идти на урок. Сначала он заперся в кабинке мужского туалета и никого не подпускал к себе, кидаясь бумажными шариками, а потом опустился на пол и стал тихонечко плакать. Тогда Малколм перелез через заграждение между кабинками, сел рядом и долго разговаривал с ним — ему на тот момент только-только дали шефство над Саймоном, они оба еще присматривались друг другу — он спросил малыша, как будто бы между прочим, чтобы заговорить зубы, какая у него мечта, и тот ответил, что хочет велосипед. Большой, двухколесный, с переключателем скоростей. Малколма тогда сильно огорчила невозможность немедленного исполнения этого желания, но он пообещал: когда он вырастет и найдет работу, первым, что он купит на свою зарплату, будет велосипед для Саймона.
Из донесшихся до него обрывков разговора Фич понял, что Малколма вскоре не будет в Норде и уже хотел было порадоваться этому, но неожиданно поймал взгляд Саймона — тот простился со своим другом и теперь возвращался к нему через спортивную площадку. Никогда прежде Фич не замечал в глазах у девятилетних мальчиков такой печали. Он вообще только один раз видел нечто подобное. Ещё в детском боксе. На его территории долго жила бродячая собака — крупная черная сука — ее прикормили работники столовой и она постоянно ошивалась неподалеку. Детей она не трогала, лежала на солнышке, виляя хвостом, и охотно позволяла себя гладить. А как-то по весне она ощенилась. Всех щенков собрали в матерчатый мешок и утопили. Считается, что животные не понимают боли, но эта сука — Фич никогда не сможет забыть — она смотрела на него глазами, полными совершенно человеческой неутолимой тоски — такими же глазами сейчас смотрел на него Саймон.
— Я не верю, что он вернется… — прошептал мальчик.
Качнувшись на длинных нижних ресницах, упала и скатилась по щеке прозрачная крупная слеза.
— Но ведь он же твой друг, он не стал бы лгать тебе… — попытался утешить его Фич.