— Слышь… Может поиграем во что-нибудь? — С заметной нерешительностью под маской напускной небрежности начала Онки.
— А во что?
— Ну… в города, — она задумалась, — или в морской бой… в синонимы, в ассоциации… Я знаю много разных игр, но для них нужна бумага, — она помолчала, а потом добавила заносчиво, — и мозги.
— Я не люблю. Это скучные игры. — безапелляционно заявила Аделаида, — давай лучше в салки, лови меня! — и как черный смерч она помчалась по километровому главному коридору в административном корпусе Норда, только ленты в косичках замаячили впереди как знамена.
И Онки ничего не осталось, кроме как побежать следом, на всех парусах, ещё быстрее, чтобы догнать это головастое, пучеглазое чудо, и хотя бы сказать ему, что по административному корпусу носиться нельзя, ведь — Всеблагая помилуй! — если уж кому-то влетит за это при случае, то, конечно, вовсе не глупенькой первоклашке, а ей, Онки Сакайо, четырнадцатилетнему подростку, который отныне отвечает не только за себя…
Но это были пока цветочки! В первые два часа Онки даже понравилось быть «шефом»: она увлеченно гонялась по двору за Аделаидой, которая, несмотря на возраст и хрупкое сложение отменно бегала — изловить её оказалось не так-то просто. Потом они поиграли в прятки и съели по мороженому, расщедрившись, Онки решила угостить свою подопечную. Веселье, да и только!
Настоящие проблемы начались на другой день, когда Онки попыталась причесать Аду перед уроками. Та наотрез отказалась это делать, при виде гребня ретировалась в ванную, заперлась на задвижку и корчила оттуда рожи сквозь прозрачное стекло. Представление продолжалось минут десять, до тех пор, пока Онки не осознала, что ещё немного, и они обе опоздают на занятия; потому пришлось тащить девчонку в учебный корпус нечесаную, за что Онки, разумеется, получила втык от классного наставника малышей.
На следующий день она оказалась хитрее: прихватила с собой огромные ножницы и, как только Аделаида заупрямилась, заявила, что немедленно острижет её наголо, да ещё и обреет, как призывницу, ведь не слишком-то приятно выслушивать нарекания от наставников, когда она сама, Онки, в сущности, ни в чем не виновата.
Девчонка неохотно подчинилась, и старшая подруга, отдавая должное её героизму, постаралась как можно ласковее, не сделав больно, расчесать прямые и жесткие, как конский хвост, густые чёрные волосы, распутать все колтуны и заплести более-менее приличные косы.
— Ненавижу расчесываться, — сказала Ада в конце, — но ты первая, кто делает это нормально. В детском боксе мне половину волос повыдергали.