— Уму не постижимо! — выпалил Андрей.
— Ой-ой! Только не разрыдайся! И ещё, не забывай постоянно предъявлять претензии жене, чтобы чувство вины никогда не покидало её. Ладно, пошли за стол.
Услышав последние слова, Елена Сергеевна мгновенно выпрямилась и бросилась к двери. На пороге она увидела бледную Ирину и поняла, что та всё слышала. Она приложила палец к губам, чтобы девушка молчала, приобняла её за плечи и быстро увела в гостиную.
— Ирочка, постарайся успокоиться и не подавать вида, что ты слышала их разговор! Прошу тебя!
Когда мужчины вошли в гостиную, Ирина встала из-за стола, с вымученной улыбкой поблагодарила хозяев за чудесный вечер и направилась к выходу.
— Подожди, моя сладкая Ириска, — произнёс Андрей, — я тебя провожу.
— Сладкая Ириска, — невольно передразнила Ирина жениха и взглянула на Елену Сергеевну.
Та понимающе кивнула.
— Я поймаю такси, а ты, Андрей, отдыхай, — категорично заявила Ирина.
— Нет, я должен тебя проводить!
Ирина не стала с ним спорить, а легонько оттолкнула его, выпорхнула из дома и помчалась к калитке.
— Что это с ней? Вы поссорились? — спросил жену Николай Михайлович.
— Нет, мы не ссорились. Накануне свадьбы у девушек бывают такие срывы, — попыталась она сгладить ситуацию.
— Уж больно нежные, как я погляжу, стали современные девушки! — проворчал хозяин дома, снова наливая вино в фужер. — Плюнула в душу и упорхала, как будто её здесь плохо встретили!
Вслед за отцом наполнил бокал и Андрей. Он медленно глоточками потягивал вино и внимательно рассматривал мать, словно первый раз её видел. Она тоже смотрела на него, пытаясь понять, сочувствует он ей или осуждает. Внезапно в нём она увидела своего мужа молодым и поняла, что урок отца он точно возьмёт на вооружение. Ведь назвал же уже свою невесту Ириской по его совету. Елене было невыносимо осознавать то, что сын даже не попытался остановить оскорбительные речи отца в её адрес. Она поднялась со стула.
— Вы тут отдыхайте, а я пойду, прилягу. Что-то голова разболелась. От вина, наверное.
Лёка ушла в дальнюю комнату, закрыла дверь на задвижку, уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.
— Двадцать четыре года я считала его неполноценным, не способным к нормальной близости со мной. Жалела его, сочувствовала его недугу. Дала себе слово, что никогда не изменю ему, как бы не было тяжело терпеть его! А он все эти годы называл меня кличкой собаки, нещадно эксплуатировал, издевался, а любил других. Я для него была просто рабыней. И сына научил тому же. Сладкая Ириска! Тьфу! — плюнула она, приподнявшись над подушкой.