— Ты убил его? — спросила Даша. Она залезла на мотоцикл, и попросила убрать пистолет. — Или лучше выбрось его в воду. Нас могут обвинить в превышении необходимой обороны.
Но Алексей опять убрал свой Глок, как он его называл, в черную сумочку, которую принес с собой.
Их никто не задержал. Поставив скутер, ребята сели на автобус, и спокойно уехали в город.
На следующий день было воскресенье. Алексей с утра хотел написать объяснительную записку. Что, мол, так и так убил гада, когда он пошел на таран второй…
— А может это был третий раз? — Он задумался и пососал конец ручки. — Столько раз на нас нападали, что тут можно запутаться. Сразу и не вспомнишь. Думаю, хватит двух. — Он помнил, что никаких бумаг писать не надо. Работа под прикрытием не должна оставлять следов. Но для устного доклада материал надо усвоить. Может быть, даже понять. Зачем Ван Гог писал ботинки? Именно за тем, чтобы понять:
— Вот из ит? — А не только для того, чтобы продать за бутылку, как истинно русский человек. Чем, собственно, человек отличается от обезьяны? Обезьяна обязательно продала бы свои ботинки, если бы ей было тошно, и захотелось выпить. Человек — нет. Он сначала нарисует их и только потом продаст. Продаст для того, чтобы выпить. Но не только. Пока человек будет пить, он будет смотреть на свои ботинки на стене бара, и вспоминать. Вспоминать, что и у него когда-то были ботинки. Вспоминать и плакать.
— О чем ты плачешь? — спросит его внезапно появившаяся девушка. Она была ничего, очень похожа на пьяную даму Микки Рурка.
— Я представляю себе обезьяну. Как она удивится, взглянув через тысячу лет на эту картину.
— Чему тут удивляться? — спросила девушка. — Это не Адидас и не Монтана.
— Она удивится, поняв, глядя на эту картину, что когда-то на Земле жили люди, — ответил художник.
А то вот иногда думают, что послать на Марс или куда подальше? Пошлите ботинки с картиной Ван Гога. И сразу ежу будет ясно:
— Здесь живут люди. — Точнее:
— Там жили люди. — Ибо… ибо нас уже нет. Как сказал Чехов:
— Я Чайка, и меня уже нет. Ибо… ибо прошла уже тысяча лет. И умолкли голоса. Остались только одни ботинки на картине Ван Гога.
Днем они опять катались на водном мотоцикле. Но особой радости не испытывали. Их головы постоянно вертелись, как перископ подводной лодки, боящейся обнаружить вражеский линкор. Вроде бы:
— А че его бояться? — Нет торпед. Второй раз Леха стрелять бы не решился. Пришлось бы просто идти на таран. Радости от такого развития событий мало. Можно сказать, что вообще нет никакой радости.
Они собрались и поехали в Военный Городок на тренировку. По воскресеньям она была. У Даши с собой была форма и боксерские перчатки.