В начале мая в село Вербовичи вновь прикатили каратели. Ходя из хаты в хату, они расспрашивали людей, взрослых и детей, о дочери аптекарши, «бандитской шпионке», и о каких-то русских летчиках-парашютистах. Худощавый, длинношеий немец в серо-голубом мундире с небольшими серебристыми погончиками на плечах и два хмурых полицая в темных косоворотках и зеленых стеганках, с белыми повязками на рукавах, вооруженные карабинами, ввалились, топоча сапогами, к Клавдии Петровне. Она смотрела на них испуганно, трясла головой и, поминая Иисуса Христа, твердила, что ничего не знает, никого не видела.
Алена и Султан в это время сидели в подполе. К счастью, каратели не стали обыскивать хату и скоро ушли. Через час они и вовсе укатили из села, никого не тронув и не забрав. Тем не менее оставаться в селе было неразумно, и в сумерках Клавдия Петровна проводила Алену с Султаном в лес.
Они поселились в небольшой полуразвалившейся сторожке, в которой довелось прожить почти полтора месяца. Старая женщина навещала их через день, приносила еду и новости. Обратно она шла с вязанкой хвороста. По ее словам, полицаи наведывались в Вербовичи каждое божье утро и все спрашивали, не появлялись ли летчики, которые будто бы спрыгнули с подбитого самолета. Весело этак спрашивали и, гогоча, говорили, что летчики от них все равно не уйдут и войне скоро конец, так как немцы вроде снова пошли в наступление.
Алена слушала ее с камнем на сердце, чернела лицом. Жизнь стала ей не мила, один лишь Султан и привязывал к жизни. Он словно все понимал и никогда не плакал, только при виде людей, кем бы они ни были, теснее прижимался к Алене, обхватывал ручонками ее худую, тонкую шею с голубой пульсирующей жилкой. Тоскуя по матери, Султан то и дело спрашивал, где она и почему так долго не идет, и Алена, пряча глаза, на которые навертывались слезы, отвечала, что мама ищет Султанчику лошадку и мячик, а еще принесет шоколад и конфеты. Клавдия Петровна тоже не выносила взгляда его больших карих глаз.
— Чем нам тут прозябать, не лучше ль уйти в какой-нибудь партизанский отряд? — спросила Алена старушку.
— А не станешь отряду обузой? — вздохнула Клавдия Петровна.
Алена опустила голову.
Но судьба, показалось ей, иной раз может быть милостивой, ибо через день после этого разговора, на восходе солнца, у сторожки появился приземистый человек с заросшим рыжеватой бородкой лицом, в изодранном комбинезоне и черном шлеме, в рваных ботинках, с планшетом на боку… Все это Алена разглядела потом, а в первое мгновение ей бросились в глаза комбинезон и шлем, и екнуло сердце: летчик! Она выскочила из сторожки, застыла на пороге, прижав руки к груди.