Через минуту Давлят оказался лицом к лицу с крупным, плосколицым жандармским капитаном, в узеньких глазках которого сверкало точно такое же злорадство, как и у тех, кто остался в приемной. Он сказал неожиданным для его большой фигуры фальцетом:
— Это и есть убийца господина оберштурмбанфюрера?
— Так точно, герр гауптман, — ответил толстяк.
Капитан пригласил его садиться, и с трудом втиснулся в широкое мягкое кресло. Давлят решил тоже сесть, так как боль в раненой ноге становилась все невыносимее, но едва взялся за спинку стула, капитан взвизгнул:
— Найн! Найн!.. Будешь стоять, скотина, до конца стоять, хоть на одной ноге, как цапля! Отвечай, сволочь, быстро: кто ты есть? Фамилия? Звание? Где твоя банда?
Давлят заставил себя улыбнуться.
— Не пройдут эти номера, капитан, не старайся, — сказал он по-немецки.
Капитан откинулся всем корпусом назад, словно хотел лучше разглядеть, потом, улыбаясь, выговорил:
— О-о, этот большевистский ублюдок знает немецкий? — и протянул руку к подбородку Давлята.
Давлят оттолкнул ее. Капитан снова произнес «о-о» и вдруг, почти не размахиваясь, ударил Давлята в лицо кулаком. Из глаз посыпались искры. Едва устояв, Давлят поднес к губам руку, провел по ним тыльной стороной ладони, размазав на подбородке кровь, которая выбегала из уголков рта тоненькой струйкой.
Капитан ударил еще раз, Давлят опять устоял. Как и прежде, он машинально, не думая, перенес в момент удара тяжесть тела на левую, здоровую ногу, и это помогло ему не свалиться.
— У-ублюдок! — просипел капитан в лицо, собираясь снова ударить, но стук пинком распахнутой двери заставил его отскочить. Он мгновенно вздернул подбородок, выпятил грудь и бросил руки по швам.
В дверях стоял офицер в голубовато-сером мундире и белых перчатках.
— Что за спектакль? — резко спросил он.
— Господин майор, бандит отказывается отвечать, — зычно ответил капитан.
Майор подошел к нему, процедил сквозь зубы:
— Дурак! Вам что поручалось? — И снова возвысил голос: — Дайте ему чистый платок, пусть утрется!
Капитан выхватил из кармана платок, протянул Давляту. «Не надо», — качнул Давлят головой и вытащил свой платок, стал вытирать рот и руки, искоса поглядывая на майора, которого в эту минуту, кажется, больше всего интересовало, как толстый жандарм в коричневом френче, пыхтя, выбирается из кресла. От натуги лицо толстяка покраснело, лоб заблестел, будто смазанный жиром.
— Прошу освободить помещение, — весело произнес майор, когда жандарм вытянулся перед ним во фронт, и, как только остался наедине с Давлятом, прошел за письменный стол, не спеша стянул с рук белые перчатки и, бросив их в ящик стола, оставил его наполовину открытым.