— Подождите, — снова перебил Мочалов. — Вы напали на след мальчугана?
По лицу Шо-Карима пробежала ухмылка. Он достал коробку папирос, закурил и, пустив дым изо рта и ноздрей, сказал своим сиплым голосом:
— Напал…
Мочалов услышал стук собственного сердца, но сумел не выдать волнения. «Продолжайте», — сказал он взглядом, и Шо-Карим, пыхнув табачным дымом, опять ухмыльнулся.
— Осмелюсь донести, приезжал из Каратегина по делам в Дангару. Да, приезжал… Там мне, осмелюсь донести, мои знакомые шепнули, что вы, товарищ Моачалуф, и звонили, и письма слали и что Давлят вроде бы, осмелюсь донести, был в вашем доме.
— Это было давно…
— Осмелюсь донести, голубь тянется к голубю, гусь к гусю, говорят. Что хорошего он увидит в чужом доме?
— Теперь, через столько времени, в чьем бы доме он ни был, он уже не чужой.
— Ой, не скажите! Осмелюсь донести, чужой сын — не свой сын, товарищ Моачалуф.
— Искренний друг лучше бессердечного брата, — ответил Мочалов тоже поговоркой и спросил: — Почему не искали по горячим следам?
— Искали, товарищ Моачалуф. Осмелюсь донести, не осталось места, которое не облазили бы.
— Но к нам собрались только теперь?
— Не знали, товарищ Моачалуф. Если бы, осмелюсь донести, знали…
— Знали не знали, теперь это не имеет значения. Поздно хватились.
Шо-Карим вздохнул.
— А мы, осмелюсь донести, надеялись на вашу помощь, — сказал он.
— Какую помощь?
— Сказали бы, где он теперь…
— А-а… Как слышал, он должен был поехать в какой-то интернат, то ли в Самарканде, то ли в Ходженте, — сказал Мочалов, кляня себя в душе за вранье и боясь, как бы Давлят ненароком не выглянул.
— А других вестей не было?
— Нет, — с трудом вымолвил Мочалов.
Боясь сорваться, он поспешил предупредить другие вопросы.
— Послушайте, гость, — рубанул он воздух рукой, — что за нужда вам остужать его теплое место? Ну, понимаю, искала бы мать — другой разговор. Но если мать отказалась, вам на что?
Вот тут-то Шо-Карим и раскрылся, показал свое истинное лицо. Он произнес, усмехнувшись, этаким полупокровительственным, полупренебрежительным тоном:
— Эх, товарищ Моачалуф, хоть и немало вы ели хлеб-соль таджиков, но, осмелюсь донести, не знаете еще многих наших понятий-обычаев.
— Каких, например?
— Осмелюсь донести, мальчик в семье по нашим понятиям — это тень хозяина дома.
— Прекрасно.
— Да, товарищ Моачалуф, хорошо. Послушайте теперь про наше положение. Ваш покорный слуга, осмелюсь донести, день и ночь пропадает в финотделе, так как, вам самому известно, мы есть уполномоченные государства, должны крепче держать в узде частника…