Все жалели бедного старика и его приемную дочь. О возвращении Марьи Петровны не знали даже в самом доме. В попыхах не обращали на нее внимания, да она и сама старалась не попадаться на глаза слугам.
Внутренно торжествовала одна прачка. Она считала свою судьбу обеспеченной:
«Так вот что хотел мой Семен у старика — его деньги… Значит, теперь все благополучно… Старику давно пора было умереть… Наследниками всего его богатства теперь являются Сеня и его отец, а я буду женой золотопромышленника… Вот будет веселая жизнь… Я — госпожа Толстых…»
Так мечтала она, ходя по двору, гордо подняв кверху свою тщательно напомаженную и причесанную голову.
Суждено ли сбыться ее мечтам — покажет будущее.
Было около восьми часов вечера, когда на двор высокого дома въехал тарантас и из него вышел Иннокентий Антипович Гладких.
Он ничего еще не знал о смерти Петра Иннокентьевича, но лицо его было печально — он не привез того, кого хотел.
По смущенным лицам слуг он догадался, что в доме что-то не ладно.
— Что случилось? — спросил он одного из слуг.
— Большое несчастье, Иннокентий Антипович… Петр Иннокентьевич.
— Заболел?..
— Хуже… умер…
Гладких вскрикнул, бросился в дом и в кабинет Толстых. Два женских испуганных голоса встретили его.
У тела покойного, лежавшего на кровати, он увидел Таню и какую-то неизвестную женщину.
Молодая девушка, громко рыдая, упала к нему на грудь.
Иннокентий Антипович освободился от ее объятий и бросился на труп.
— Умер! — шептал он. — Умер без меня… Я не успел проститься с ним, не успел услыхать его последнюю волю… Боже, за что ты прогневался на него до конца… Он умер — непримиренный…
Он закрыл лицо руками и горько заплакал. Это продолжалось несколько минут. Он поборол себя, отнял руки от своего лица и обернулся к Тане, чтобы обнять ее.
Вдруг взгляд его упал на Марью Петровну. Он несколько минут смотрел на нее, а затем отшатнулся.
— Марья Петровна! Марья Петровна! — вскричал он.
— Да, Иннокентий Антипович, это я, — сказала она, протягивая ему обе руки. — Мой отец видел меня, он снял с меня свое проклятие и благословил меня… О вас он вспоминал все время… Если бы вы слышали его последние слова… Он исповедался перед людьми и умер спокойно на наших руках. А теперь скажите мне, — продолжала она дрожащим голосом, — где мой сын?
Гладких низко опустил голову и молчал.
— Вы молчите. Боже мой, что же это? — вскричала она.
— Успокойтесь… он в К., но он болен. У него нервная горячка… Из рассказа его товарища я узнал, что он еще в Завидове получил какое-то страшно поразившее его письмо, и больной уехал оттуда в К. Теперь он лежит без сознания… Бог даст, он поправится, но пока с ним нельзя говорить и, быть может, очень долго следует избегать всякого потрясения… пока он совсем не оправится и не окрепнет…