— Жаловались и не раз, да все на свою же голову. Доказать не могли, ну и выходил зверь-то наш лютый — овцою неповинною. Однажды, даже подвести надумали, да не удалось.
— Как подвести?
— Да так, взятку при свидетелях дать, а потом и к начальству.
— Что же, не взял?
— Какое не взял, вдвое взял, да только не взяткой это оказалось.
— Как так? — недоумевал слушатель.
— Да так, порешили мы миром — не в терпеж стали его тягости — дать ему пятьдесят рублев при свидетелях; тут одного из наших, парня оборотистого, застрельщиком послали. Приходит.
«Что надо?» — рявкнул «барин».
«Да так и так, ваше благородие, — начал он, — как вы завсегда наш благодетель, о нашем благе радетель и перед начальством заступник, то мир решил вас отблагодарить».
«Деньгами?»
«Так точно, ваше благородие».
«Что-ж, это хорошо!» — заметил «барин».
«Только, ваше благородие, решили, что-бы „епутацией“, в несколько человек поднести».
«Сколько народу?»
«Да окромя меня, еще трое».
«Гм! — крякнул заседатель. — Что-ж и это можно! Но вот тебе мой кошелек, — вытащил он его из кармана и, вынув перво-наперво находившиеся в кошельке деньги, передал кошелек парню. — Положи туда деньги и принеси, а они пусть войдут… Ничего!»
Положили это они в кошелек пять красненьких, да и айда опять к заседателю, уже вчетвером.
«Вы зачем?» — как рявкнет он на них, у всех поджилки затряслись.
Однако, первый парень, что у него был, успел выговорить:
«Вот кошелек!»
«Кошелек?» — ударил «барин» себе по карману.
«А я и не заметил, как его на деревне обронил. Ну, спасибо, любезные, что нашли и доставили. Заседательские деньги трудовые, святые; день и ночь я о вас пекусь, покоя не имея, спасибо».
Вошедшие только рот разинули и ни с места.
«Только что же это? — закричал заседатель, взяв кошелек, вынув и сосчитав деньги. — Тут всего пятьдесят рублей, а было сто. Так вы, други любезные, себе половину прикарманили! Начальство обворовывать! Я вам покажу! В остроге сгною. Чтоб сейчас остальные доставить! Вон!»
Оборотистый парень оглянулся, а свидетелей и след простыл. Он и сам-то задом к двери кое-как восвояси убрался.
— Что же дальше-то? — допытывались слушатели.
— Дальше-то собрались, покалякали, почесали затылки, полезли за голенища, собрали полусотенную и предоставили заседателю его «собственные» деньги.
— Вот он какой эфиоп-то был! — обыкновенно заключали рассказ о предместнике Хмелевского.
О том же заседателе рассказывали, как он оценил нос покойника в тридцать рублей и получил с крестьян деньги.
Надо заметить, что ввиду громадности расстояний между сибирскими селами и отдалении их от городов, трупы и убитых, и скоропостижно умерших ждали вскрытия по нескольку месяцев, иногда даже по полугоду, и их поэтому сохраняли в ледниках, к которым приставлялась стража из очередных крестьян.