— Ах ты, моя душечка-дорогушечка, ты себе не представляешь, как я рада снова тебя видеть! — сказала Герцогиня с чувством. Она нежно взяла Алису под руку, отвела ее в сторонку, и они пошли дальше вместе.
Алиса была тоже очень рада — рада видеть Герцогиню в таком милом настроении; она подумала, что, наверное, это от перца в кухне та была такая злющая.
— Когда я стану Герцогиней, — сказала она себе (правда, без особой уверенности), — у меня на кухне вообще не будет перцу! Зачем он нужен? Суп и так можно есть! Ой, вообще, наверно, это от перцу люди делаются вспыльчивые, — продолжала она, очень довольная, что сама обнаружила вроде как новый закон природы, — а от уксуса делаются кислые… а от хрена — сердитые… а от… а от… а вот от конфет-то дети становятся ну прямо прелесть! Потому их все так и любят! Вот хорошо бы все это узнали, тогда бы не ворчали на них из-за них, а наоборот, сами…
Хотя Алиса не говорит, кого все так любят — детей или конфеты, но мне кажется, что она-то все-таки больше любит конфеты. «Ворчать на них из-за них» — не очень удачное выражение, но зато чувствуется, что Алиса очень увлеклась любимым предметом!
К этому времени она совершенно позабыла про Герцогиню и даже слегка вздрогнула, услыхав ее голос над самым ухом:
— Ты о чем-то задумалась, дорогая, и позабыла, что нужно поддерживать беседу. А какая отсюда мораль, я сейчас не могу тебе сказать, но скоро вспомню.
— А может быть, никакая, — отважилась сказать Алиса.
— Что ты, что ты, деточка, — сказала Герцогиня, — во всем есть мораль, только надо уметь ее найти!
И с этими словами она прижалась к Алисе еще теснее.
Это Алисе не особенно понравилось — во-первых, потому, что Герцогиня была уж чересчур некрасивая, а во-вторых, она была как раз такого роста, что подбородок ее пришелся Алисе на плечо, а подбородочек у Герцогини был нестерпимо острый.