— Да, к генеральным штатам, которые в сорок восьмом году откололись от империи, — поддержал Хольсте кто-то из старейшин, а тот добавил:
— Лучше не напоминайте мне об этих голландцах. Не они ли прибрали к рукам всю нашу торговлю?
— И весь промысел сельди!
— И китовый тоже!
Шум нарастал; все новые и новые голоса принимались поносить все голландское, и в первую очередь тех гамбургских шкиперов и членов правления капитанской гильдии, кто был голландского происхождения — всех этих Маринсенов, Дорманов, Антонисенов, Карфангеров. Не забыли помянуть и самого Алерта Хильдебрандсена Грота. Некоторые кричали, что, дескать, Алерт Грот для того и предложил своего племянника, чтобы в правлении гильдии снова стало одним голландцем больше. Наступал такой момент в споре, когда словесные аргументы уступают место кулакам. И тогда вновь среди неописуемого гвалта раздался голос старого Утенхольта:
— Тихо на корабле! Зачем понапрасну поднимать шум, любезные братья? Разве не все мы в равной мере гамбургские мореходы? И разве не всех нас одинаково задевает то, что гамбуржцев повсеместно вытесняют с наезженных торговых путей, из тех мест, где некогда все держала в руках немецкая Ганза? А вы тут ударяетесь в междоусобицы и распри. Если Берент Якобсон Карфангер кого-то не устраивает, пусть встанет и выскажется, как подобает члену правления гильдии.
И Томас Утенхольт поочередно оглядел всех сидевших за столом. Вновь поднялся со своего места Карстен Хольсте и заявил, что, по его разумению, если кто-то проплавал десять лет и не потерял при этом ни одного судна, то тут что-то нечисто. Не иначе этот Карфангер носит под платьем какой-нибудь там колдовской амулет или ведьмино зелье, а то и вовсе запродал свою душу дьяволу, и дух его обречен после смерти вечно скитаться над морями, как тот голландец, что не сумел своими силами обогнуть мыс Доброй Надежды и потому прибег к помощи сатаны.
— Все вы знаете, — вещал старик, — что немало есть на свете моряков, кому привелось своими глазами видеть Летучего Голландца, и всякий раз эта встреча не предвещала ничего, кроме беды: или жестокий шторм, или подводные камни в тумане, или повальная болезнь среди матросов на судне.
Приподнявшись, он наклонился над столом и, глядя в глаза Алерту Гроту, продолжал зловещим голосом:
— Подумайте хорошенько, отчего это ваш племянник, имея один-единственный корабль, рискует больше любого другого шкипера? Отчего, хочу я вас спросить, может он себе такое позволить, а? Истинно говорю вам, Алерт Грот: хотите верьте, хотите нет, а много есть непонятных вещей между небом и землей, и еще больше — между небом и водой, гораздо больше, чем вы думаете, провалиться мне на месте, если это не так!