О, мудрая птица, чей взор темноту проницает,В ночи, где дневные не видят ни зги,Ты сидела на страшной избушке Яги,Ты глядела в глаза благородной Афины,Ты была за плечами у всех колдунов,Ты крылом прорезаешь ночные долины
Навевая виденья вещательных снов…68 Так писал о сове поэт в стихотворении, одноименном с названием этой удивительной птицы. Увлечение К. Бальмонта народным фольклором позволяло ему хорошо знать специфику древних верований. Как следует из поэтических строк, сова отождествлялась с язычеством и, одновременно, с «темными силами». У славян такое представление о сове утвердилось в связи с тем, что она была «властительницей ночи» и вызывала страх у людей своим неприятным криком. Но в то же время, сова, как считали в старину, обладала способностью воспринимать окружающую земную жизнь гораздо глубже и полнее, чем человек. Способность не бояться темноты связывалась с возможностью проникновения в тайны, сокрытые для простых смертных. Все это вдруг оказалось «созвучным» утонченной эстетике модерна, с его тягой к средневековой мистике и представлению о своей эпохе, как о «сумерках человечества»…
Обстановка, царившая на улицах Петербурга, и вправду, иногда заставляла поверить в соприсутствие рядом с людьми «темных сил». Демонстрации студентов, террористические акции социалистов-революционеров, зверские расправы казаков над безоружной толпой – все это накладывало отпечаток на мироощущения тонких художественных натур. События первой русской революции, например, показались тому же К. Бальмонту грозным предвестием Апокалипсиса. Он в ужасе восклицал:
Средь бела дня – на улицах виденья,Бормочут что-то, шепчут в пустоту,Расстрелы тел, душ темных искривленья,Сам дьявол на охоте. Чу! – «Ату!»69 Вполне объяснимо, что в это лихолетье у благовоспитанного человека возникало желание замкнуться в пространстве собственной квартиры или частного особняка, «отгородиться» от страшных событий улицы. Одна из английских пословиц гласила – «Мой дом – моя крепость», и этот тезис приобрел особый смысл в начале ХХ столетия. Такая надпись на латышском языке даже красовалась на фасаде здания, выстроенного по проекту Э. Лаубе на улице Александра Чака в Риге. У нас ее обычно понимали как крайнюю форму выражения буржуазного индивидуализма. Но так ли это?
В одном из своих очерков, написанных уже в зрелые годы, известный русский писатель Федор Сологуб открыто возражал против подобных измышлений. Он, в частности, утверждал следующее:
«Индивидуализм никогда и нигде не мог иметь значение противообщественного явления. Сама общественность имеет цену только тогда, когда она опирается на ярко выраженное сознание отдельных личностей. Ведь только для того и стоит соединиться с другими людьми, чтобы сохранить себе своё лицо, свою душу, своё право на жизнь. Недаром заветом наикрепчайшей общественности служат слова: „мой дом – моя крепость“. В частности индивидуализм русских модернистов обращал своё жало не против общественности, а совершенно в другую сторону… Если единая воля образует мир, то что же моя воля? Если весь мир лежит в цепях необходимости, то что же моя свобода? Ведь мою свободу я ощущаю тоже, как необходимый закон моего бытия, и без свободы я жить никак не могу… Не бунтом против общественности был наш индивидуализм, а восстанием против механической необходимости. В нашем индивидуализме мы искали не эгоистического обособления от других людей, а освобождения, самоутверждения на путях экстаза, искания чуда, или на каких-нибудь иных путях».