Ляля молчала.
— Эй, алло! Что за похоронное молчание?
— Молчание не похоронное, молчание раздумчивое, — неохотно ответила Ляля. — Ладно, делать нечего, иди. Только мальчикам ничего говорить не будем.
И Татьяна пошла.
«А вдруг начнет приставать? — подумала с ужасом и тут же рассмеялась дурацкой мысли. — Господи! К кому тут теперь приставать!» — И вынула из сумки пудреницу. В зеркальце был виден один глаз — ничего себе глаз, вполне кондиционный. Большой, похожий на густое чернильное пятнышко. Татьяна переместила зеркальце. Теперь в зеркальце поместилась половинка губ. Ничего себе губы — тоже вполне кондиционные. Эта привычка — пристально, как естествоиспытатель в микроскоп, смотреть на себя в зеркало — появилась у Татьяны совсем недавно, после того как Ляля, толкнув ее локтем, сказала однажды:
— Гляди, как Ленька постарел.
Татьяна поглядела. И не увидела, Леонид стоял перед ней таким, каким она увидела его впервые: кудрявые темные волосы, высокий лоб, смуглые щеки с торчащими скулами и странные глаза — со смехоточинкой. Ну разве что волосы не такие кудрявые и темные и в глазах все чаще полощется усталость. Она перевела взгляд на зеркало. Из зеркала на нее глядела старая тетка.
— Это мы с тобой старые тетки. Да, Ляль? Старые?
— Старые не старые, а тетки — это точно. — И Ляля тряхнула поседевшими кудряшками.
Так и повелось. Зеркало. Иногда вроде ничего — и глаза те же, и волосы, с редкими седыми ниточками, и фигура вполне еще, и даже очень еще, и даже очень-очень, а иногда — старая тетка. Меньше всех изменилась Рина. Может быть, потому, что там нечему было особо меняться.
…Татьяна захлопнула пудреницу и быстро сунула в сумку, как будто делала что-то неприличное. «Дура! О чем ты думаешь! Он тебя видит по три раза в неделю! На кой ты ему сдалась!» Но почему-то казалось, что идти надо во всем женском вооружении. Почему-то казалось, что просить что-то у Арика можно только после специальной длительной подготовки, после того, как настроишься, подкрасишься, подтянешься — и снаружи, и изнутри. Этот визит к Арику, от которого в обычной жизни Татьяна дико уставала и не знала, как отделаться, к Арику, который давно превратился в поднадоевший предмет меблировки, этот визит был… ну, как полет на Луну. Страшно, и гарантий возвращения никаких. Самое страшное было — стать обязанной. Это состояние как бы вовлекало ее в орбиту зависимости от Арика, делало уязвимой. Теперь он мог, нащупав ее слабые места, использовать их в своих целях. Как использовать? В каких целях? Зачем? Этого Татьяна не знала. Чувствовала только — не защищена.